– Простите, вы не подскажете, в какой квартире живет Николай Иванович? – спросила Полина.
– Николай Иваныч-то? На первом этаже, во второй квартире, – сразу же откликнулась маленькая, худощавенькая старушка.
– Только его, кажись, дома нету, – проинформировала вторая.
– Дома он, – сообщила третья. – Я слышала, как он там копошился чего-то. Все чего-то шуршит вечерами, не выходит никуда. И свет маленький до полночи жгет. И чего ему не спится?
На улице тем временем темнело. Из-за плотно задернутых шторок первого этажа пробивался слабый свет. Мы с Полиной вошли в дом и постучали. Никто не открыл.
– Странно, – удивленно подняла брови Полина и забарабанила сильнее. – Свет горит, а никого нет. Куда делся?
– Поля, а может, его тоже убили? – с замиранием сердца спросила я.
– С чего ты взяла?
– Да что-то в последнее время всех подряд убивают. Всех моих знакомых.
– Значит, убийца хочет уничтожить все человечество, чтобы остаться с тобой наедине! – выкинула Полина одну из своих дурацких шуток. – Ладно, давай подождем, раз уж приехали. Может, он на минутку куда вышел.
Мы вернулись во двор.
– Ну что, нету его? – спросила старушка номер два. – Я же говорила!
– Дома он! – упрямо повторила старушка номер три. – Не открывает просто!
Мы присели на соседнюю лавочку, и Полина достала сигареты. Бабки сразу зашушукались, неодобрительно качая головами, после чего стали расходиться. Мы посидели еще немного. За это время стемнело совсем.
Я посмотрела на окно Корякина и явственно увидела за шторой колыхнувшуюся тень. Даже мои близорукие глаза уловили это движение.
– Поля, смотри! – толкнула я сестру в бок. Полина подняла глаза.
– Видишь, тень?
– Ага, – ответила Полина. – А ну-ка, пошли!
Она соскочила с лавки и пошла к дому. Подошла к окну и поднялась на цыпочки.
– Эх, черт, не видно! – сокрушенно произнесла она. – Подожди-ка.
Во дворе росло высокое дерево. Полина направилась к нему. Я бестолково топталась на месте. Полина ухватилась за нижнюю толстую ветку, подтянулась на руках, и встала на нее ногами, держась руками за ствол. Потом осторожно прошла по этой ветке вперед, хватаясь за верхние, и стала всматриваться в окно Корякина.
– Ну что там? – спросила я снизу, задрав голову.
– Сидит, – тихо ответила Полина. – Рассматривает что-то. Не пойму, что. У него аж руки трясутся. Наверно, что-то ценное смотрит.
Она спрыгнула на землю и схватила меня за руку.
– Оля… – произнесла Полина серьезно, – у него там перстень, я уверена.
– Почему?
– Ну что еще можно рассматривать с таким вожделением? Пошли, надо брать его с поличным! Быстрее! – И она кинулась к дому.
– Но как ты собираешься попасть в квартиру? – спотыкаясь на ходу, спросила я. – Он же не откроет.
– Ничего, дверь вышибем! Там дверь хлипкая, я ее в один миг разнесу!
Не успела я высказать свои соображения насчет того, как бы нам не пришлось отвечать за порчу личного имущества, как сестра с разбегу бросилась на шаткую деревянную дверь всем корпусом. Дверь треснула, но не поддалась. Полина разбежалась и шибанула в нее со всего размаху плечом. Дверь крякнула и слетела с петель.
Мокрая, возбужденная Полина, а следом за ней и я ворвались в комнату.
За большим столом у окна сидел невысокий, плешивый мужичонка в очках. Он был весь взмокший, в уголках губ пенилась слюна. Я подумала, что передо мной эпилептик. Он испуганно таращился на нас, пытаясь прикрыть что-то руками на столе.
Полина подлетела к нему и резким движением сбила со стула. Мужичонка плюхнулся на пол, охнув от боли, а следом за ним свалилась кипа каких-то бумажек. Перстня на столе не было.
Полина схватила одну из упавших бумаг и посмотрела на нее. На лице сестры отразилось отвращение.
Она медленно перевела взгляд на поникшего на полу мужичонку, закрывшего лицо, и четко спросила:
– Что это за мерзость?
Мужичонка, имевший весьма жалкий вид, молчал. Щеки его пылали. Я осторожно подняла с пола еще одну бумажку, всмотрелась в нее, и меня чуть не стошнило. Это была весьма скабрезная фотография голой девицы, изображенной в совершенно бесстыдной позе. Я подняла еще несколько снимков. Все они были такого же плана.
Так вот что с таким наслаждением рассматривал Николай Иванович, аж до трясучки в руках! А мы-то думали…
– Где кольцо? – спросила никак не желающая терять надежду Полина.
– К-к-какое кольцо? – обрел дар речи мужичонка.
– Перстень с бриллиантами, мать твою! – гаркнула Полина.
– Но у меня нет никакого… А вы… простите, вы кто будете?
– Полиция нравов! – рявкнула Полина. – Значит, так! мы рассказываем о вашем пристрастии всем вашим клиентам! Пусть они узнают, какой вы экстрасенс! И тогда к вам больше никто ходить не будет! И подохнете с голоду, ясно?
Мужичонка затрясся.
– Я вас умоляю, только ничего не говорите клиентам, я вас очень прошу, а то мне придется идти по миру! Ну, мы же все живые люди! У каждого могут быть свои маленькие слабости! Не говорите ничего, умоляю вас!
Мужичонка пополз на коленях к Полине, протягивая к ней руки. Сестра брезгливо попятилась назад, боясь соприкосновения своих джинсов с потными руками мужичонки.
– Говорите все, что вам известно, и мы не будем разглашать вашу… тайну!
– Господи, да что мне может быть известно?
– Где перстень Екатерины Павловны Черногоровой?
– Перстень? Я понятия не имею, о чем вы говорите.
– А о том, что Екатерина Павловна убита, вы понятие имеете?
Мужичонка кивнул.
– Да… Я пришел к ней позавчера, а там… Дверь опечатана. И соседи сказали, что ее убили. Я сразу ушел от греха подальше.
– А чего же ты тогда испугался? – подозрительно спросила Полина, решив не церемониться.
– Но… Вы же сами понимаете, это убийство. Зачем ввязываться? Еще затаскают по судам, а я личность творческая, понимаете, я экстрасенс…
– Тоже мне, экстрасекс! – съязвила Полина. – Давай правду говори!
– Я правду говорю, поверьте мне! И не говорите так громко, пожалуйста! У Марфы Петровны такой слух! Она потом все разболтает, и ко мне перестанут ходить! – взмолился мужичонка.
– Сволочь ты, – сделала вывод Полина. – Небось ухаживал, слова красивые говорил! Так, говоришь, не знаешь, где перстень?
– Нет, нет, клянусь вам всем святым, что только у меня есть!
– Фотками своими, что ли? – спросила Полина.
– Ну зачем вы так…
– Послушайте, – вмешалась я, вспомнив вдруг одну вещь, показавшуюся мне очень важной. Я подумала о расфуфыренной клиентке, которая приходила к Екатерине Павловне в тот момент, когда я была там. После
