сдавшейся под варварским натиском человека.
– Поля, я все думаю: отчего он умер? Должна же быть причина! Неужели у медиков все еще нет ответа?!
Я покачала головой.
– Нет. По крайней мере, утром еще не было: я звонила Овсянникову. Сказал, что сегодня прилетает какое-то медицинское светило из Москвы, на него теперь вся надежда. Если и он не поможет, придется Уткина хоронить, а уголовное дело закрывать за недоказанностью факта убийства.
– Нет, но отчего же все-таки он умер?!
– Да, это вопрос! Но есть и другой, не менее важный: где кассета? И на него мы с тобой должны постараться ответить.
После обеда – или ужина? – Ольга Андреевна навела марафет и скрепя сердце отправилась к Петру Ивановичу – соседу справа, вдовому полковнику в отставке, который с ранней весны до поздней осени постоянно жил на даче. Я не надеялась, что он сможет рассказать что-то новенькое, чего мы еще не знали, но пренебрегать такой возможностью все же не стоило.
А я, перемыв посуду, снова прошлась по дому и составила план тотального обыска помещения.
Честно говоря, мне плохо верилось, что пресловутая кассета – если она правда существует! – находится на даче. Кроме домыслов моей сестрицы, ничто не говорило в пользу этой версии. Но все равно, как бы убедительны ни были другие версии, проверить мы могли только эту!
Но если все-таки здесь – то где? Логично было поискать прежде всего в рабочем кабинете журналиста: маленькой комнатке с единственным окошком, выходящим в сад – я тут же распахнула его, чтобы не задохнуться здесь, – и с огромным старинным письменным столом, занимающим, казалось, все помещение целиком. Кроме этого стола, оснащенного множеством ящиков, ящичков и потайных отделений, мне предстояло обследовать здесь несколько полок с книгами и какую-то картотеку – фанерный ящик на тумбочке в углу. Скажу сразу: ничего интересного там я не нашла.
Черт возьми, этот стол оказался «крепким орешком»! В нем обнаружилось столько бумаг, старых газет, исписанных блокнотов и прочей дребедени, что на их тщательную разборку у меня ушло бы не меньше недели. К счастью, искала я не бумажку, которая легко могла затеряться в этом хламе навсегда, а видеокассету: как-никак, штучка заметная!
Впрочем, искала я ее здесь больше для приличия, чем с надеждой на успех. Лида говорила, что все кассеты, которые Стас хранил дома и на даче, были изъяты милицией для проверки, и их еще не вернули. А от Жоры мне было известно, что ничего достойного внимания следствия на этих изъятых кассетах не оказалось.
Наконец, очередь дошла до самого верхнего ящика. Здесь погибший, по словам его жены, хранил то, чем пользовался ежедневно – к примеру, зажигалки или ленты для пишущей машинки – и все наиболее ценное, вроде детских фотографий своей дочурки от первого брака. Я терпеливо выложила их все из пухлой картонной папки, чтобы ничего не пропустить…
На самом ее дне, под фотоснимками, лежал какой-то пожелтевший листок бумаги, сложенный вчетверо. Я развернула его: это оказался план дачного участка.
В этом не было бы ничего странного, если б два часа назад, перед отъездом Лидуси в город, я не попросила ее показать мне этот самый план. В ответ она достала из стоящего в гостиной комода небольшую шкатулочку, порылась в ней и с удивлением объявила, что план участка куда-то исчез.
– Ничего не понимаю! Стасик сам меня просил, чтобы я всегда все клала на свои места. Терпеть не мог, когда какая-то вещь или бумажка лежат не на своем месте. Только я вообще в эту шкатулку не заглядывала с начала лета, клянусь, Полиночка! Я ничего не смыслю в делах, Стасик всегда сам…
В общем, мы с ней сошлись на том, что план участка мог затеряться в воскресенье при обыске дачи. Во всяком случае, мне такое объяснение показалось вполне правдоподобным. И вот сейчас этот самый план, никем не изъятый и никуда не затерявшийся, обнаружился в самом неожиданном месте!
Кто мог положить его в папку с детскими фотографиями? Ответ мог быть только один: сам Стас Уткин. Но зачем? Случайно, по ошибке? Исключено! Этот парень – царство ему небесное! – был со своими причудами: не выносил, чтобы что-то лежало не на своем месте. А уж если б ему все-таки пришлось в спешке бросить бумажку, с которой работал – к примеру, услыхал, что кто-то приехал в гости, – так он просто оставил бы ее на столе, чтобы потом прибрать в шкатулку: невеликой важности документ! Или бросил бы в ящик стола, чтоб ветром не сдуло. Но убирать в «дорогую» папку, да еще на самое донышко? …
Это могло означать лишь одно: что этот чертов план участка представлял для Стаса Уткина особую ценность. Во всяком случае, не меньшую, чем фотографии его дочки! Почему?! Не потому ли, что он сделал на нем какую-то крайне важную отметку?…
Под участившийся стук собственного сердца я разложила план перед собой на столе и начала его пристально рассматривать. Отпечатанный на принтере, должно быть, не меньше десятка лет назад, полустершийся, он был весь испещрен пометками и надписями, сделанными от руки: шариковой ручкой, чаще – карандашом. Очевидно, разные хозяева усадьбы, внося какие-то коррективы, отмечали их на плане тем пишущим средством, которое оказывалось под рукой.
Стержни ручек были разноцветные: синие, черные, даже зеленые. Стоп, а вот этот маленький крестик, обведенный кружком? Кажется, это уже не обычная черная паста, а… Фломастер? Тоже нет: штрих слишком тонкий, будто перышком положенный да тушью…
Мой взгляд метнулся к деревянному стаканчику для ручек и карандашей. Ага! Как я сразу не догадалась? Вот она – прозрачная ручка с черным гелиевым стержнем, наполовину исписанным! Сорвав колпачок, я тут же испробовала ее на клочке бумаги. Точно: стержень так же мажет. Я, конечно, не Зиночка Кибрит из «Знатоков», но все-таки могу сказать с большой долей уверенности: крестик проставлен этим самым «орудием». И совсем недавно! Каждому школьнику известно, что эти гелиевые стержни ужасно быстро расходуются и еще быстрее высыхают.
Что же такое покойник отметил на плане, после чего рядовая бумажка мгновенно превратилась в важный, почти секретный документ? К чему гадать, Полина, если можно проверить на местности!
Резко распрямившись над столом, я вскочила на ноги, и… В этот самый миг услышала у себя за спиной какой-то слабый шорох. Быстро подскочив к окну, я выглянула в сад, но не увидела ничего подозрительного.
– Мяу! – раздалось откуда-то из недр гигантского куста сирени.
Все ясно: дачные коты шуруют.
– Кис-кис-кис! – позвала я, но нарушитель моего спокойствия так и не вышел на свет.
На всякий случай прикрыв окно, чтобы кошки не забрались, я прихватила план и вышла из дома.
Сад Уткиных был великолепен, но страшно запущен. Видимо, процесс «пошел» гораздо раньше, чем этот благословенный клочок земли достался нашей телезвезде. А новые хозяева не имели ни способностей, ни желания, чтобы исправить дело. Как многие люди, имеющие деньги, Уткины приобрели дачу чтобы отдыхать, а не чтобы работать на ней.
Как дачница со стажем, я чуть было не увлеклась садово-огородной стороной проблемы, но вовремя спохватилась. В конце концов, бедной Ольге я внушала… Кстати, куда это она провалилась? Давно бы пора вернуться от соседа… Ольге я внушала, что она приехала сюда не цветочки нюхать, а сама?… Вспомнив про «наше чувство долга», я достала бумажку из кармана и стала ориентироваться на местности.
Точка, отмеченная крестиком на плане, находилась в самом конце участка, ближе к левой границе. Я без труда узнала раскидистую старую грушу, группку сливовых деревьев, кусты крыжовника, усыпанные золотистыми ягодами. Это должно быть где-то здесь, прямо за грядкой… Что? Хризантемы, здесь?!.
Во все глаза я смотрела на небольшой пятачок, засаженный стройными цветочными кустиками с продолговатыми резными листьями, похожими на дубовые. Сомнений не могло быть: какой-то кретин посадил хризантемы на выселках, в конце сада, где их никто не видит! Да еще в тени… А этим прекрасным цветам место перед домом, на солнышке!
Я так возмутилась за хризантемы, что даже забыла на минуту о цели своей вылазки на природу. А когда вспомнила…Внутри все похолодело: неужели я приняла за крестик обыкновенную букву «Х» – «хризантемы»?!
Скрупулезное изучение пометки на плане ничего не дало: можно было понять и так, и этак. Но ведь не
