недели две-три виделись только мельком – через забор. Вообще-то отношения между ними были нормальные, соседские. Можно даже сказать – добрососедские: несколько раз вместе коротали за бутылочкой дачные вечера. Но, как правило, Стас бывал слишком занят, чтобы перекинуться с дядей Петей лишним словцом: он часто приезжал на дачу один – чтобы работать. Будущая вдовушка Лидия Сергеевна предпочитала в это время развлекаться в гуще цивилизации.
Вот и в тот субботний вечер пенсионер думал, что журналист махнет ему рукой, и только. Но Уткин неожиданно подошел и заговорил. Так, ничего особенного: просто спросил, как дела да как здоровье, какие виды на урожай – обычный дачный треп. Но Петр Иванович сразу усек, что с парнем что-то не в порядке: вид у того был какой-то непривычно задумчивый. Естественно, сосед спросил – что, мол, стряслось? Неприятности по работе?
Ответ Стаса поразил дядю Петю не меньше, чем его вид.
– По работе? – Уткин как-то странно усмехнулся. – Да нет, скорее – по жизни! Впрочем, по работе тоже…
Тут Стас встрепенулся – наверное, понял, что и так сказал слишком много. Стал уверять, что все под контролем, все исправимо, а он просто устал, замотался…
– Я, – говорит, – позвонил одному человеку, так что теперь все будет о'кей. Он приедет… Все будет о'кей, дядя Петя!
Он повторил это «о'кей» несколько раз, чем отбил у Петра Ивановича всякую охоту к продолжению разговора: «настоящий полковник» терпеть не может всякой иностранщины. Да и Уткин сразу заторопился, сказал, что у него куча работы и что он намерен до завтра «запереться от мира». На том они и расстались.
– Стас не сказал соседу, что ждет гостей? – спросила я Ольгу.
– Нет, ничего такого. Наоборот: подчеркнул, что собирается побыть один. Поэтому дядя Петя так встревожился, когда поздно вечером к даче Уткина подкатили два броневика с «крутыми». Но у соседа все было тихо, ни шума драки, ни стрельбы не слышно, и он немного успокоился. Дальше ты все знаешь. Когда гоблины Лени Крысы уехали, Петр Иванович пошел взглянуть, все ли в порядке. И увидел, что Уткин уснул прямо на веранде, где гулял с гостями. Так напился – даже банку с абрикосовым джемом не закрыл! А утром…
Ольга замолкла, потому что у нее появилось новое дело: она открыла крышку сковородки, потянулась за кусочком хлебушка и принялась вымазывать им последние молекулы яичницы с беконом. Я наблюдала за ней со смешанным чувством жалости и досады. Вот так всегда: сначала пьет всякую дрянь без всякой меры, а после ее не прокормишь!
– Значит, говоришь, Уткин ждал помощи от кого-то?
– Угу-м…
– От кого-то, кто должен был приехать из другого города?
– Угу-м…
– А почему ты думаешь, что из другого города? Может, этот человек должен был приехать к Уткину на квартиру, скажем, из Заводского района? Или из Тарасова – на эту самую дачу?
– Угу-м!
– Да что ты все – «угум» да «угум», заладила! И вообще: прекрати терзать сковороду, лучше вымой ее! Ты хоть сообразила, что я задала тебе два взаимоисключающих вопроса, а ты ответила на них абсолютно одинаково?
– В самом деле? – Сестра с сожалением оторвалась от посудины, вылизанной до блеска. – Ой, Полина, какая же ты, а… Ну, почем я знаю, кого он ждал и откуда? За что купила – за то и продаю! Слушай, а зачем ее мыть-то? Она и так чистая, а завтра все равно что-нибудь жарить будем.
– С тобой все ясно. Собирайся, сейчас пойдем выкапывать наш «клад». Минут через пятнадцать станет совсем темно.
Для верности мы выждали целых полчаса. Можно было бы выждать и больше, но Ольга Андреевна начала так клевать носом, что я рисковала снова остаться в одиночестве. По-видимому, целебное действие шока начало мало-помалу проходить. Когда наши темные тени, вооруженные лопатами, спустились в сад, на часах было почти половина одиннадцатого.
Все прошло без сучка без задоринки – если не считать «задоринками» Оленькины поминутные ахи и охи, вызванные то хрустнувшей веткой, то внезапным шорохом листвы, то пискнувшей спросонья птичкой. Мне даже стало чуть-чуть обидно: после стольких сомнений, существует или не существует сенсационная видеокассета, после стольких предположений, где она может находиться, после стольких версий и опасностей, связанных с поисками, – до чего же легко и просто оказался у нас в руках клад, спрятанный в садовом тайнике!
Правда, заключен он был не в старую кастрюлю, как предполагала Ольга, а в большую красивую жестянку из-под индийского чая, которая, в свою очередь, была по-хозяйски обернута полиэтиленовым пакетом. При встряхивании внутри коробки что-то тарахтело, глухо стукаясь о стенки… Несколько секунд мы с сестренкой молча сопели, вырывая друг у друга добычу, потом не сговариваясь подхватили пакетик с двух сторон и кинулись в дом.
Оказавшись в кухне, мы упали на колени возле своей находки, перепачканной жирным черноземом, и, отпихивая друг друга локтями, стали сдирать упаковку. Это удалось нам не сразу, потому что пакет был заклеен скотчем в нескольких местах. Пришлось разодрать его на клочки. Потом перекосилась крышка, которую мы пытались открывать одновременно – каждая в меру своего темперамента и своих физических способностей…
Внутри жестянки лежал еще один целлофан – этот в виде небольшого свертка. Но даже под несколькими слоями пленки легко угадывалась пластиковая коробочка с видеокассетой. Как только отпали последние сомнения, что это «то самое», мужество покинуло моего младшего партнера. Схватившись за грудь, Ольга обессиленно закрыла глаза.
– Ну что же ты, Ольга? Доставай! – зашипела я на нее.
– Сама доставай. У меня сейчас сердце выскочит!
Убедившись, что с моей дорогой сестренки толку не будет, – а главное, что сама я в своем малодушии становлюсь подозрительно похожа на Ольгу! – я свистящим шепотом выругалась. И тут…
– Милые дамы, быть может, вы уступите эту честь мне?
– раздался за моей спиной бархатистый мужской голос.
На его звук Оленькины глаза мгновенно вылезли из орбит, а я так же мгновенно вскочила на ноги и встала в стойку.
У двери, насмешливо улыбаясь в каштановую бородку, в картинной позе стоял высокий плечистый незнакомец в джинсах и белой футболке с надписью «Чемпион». Лицом он немного напоминал молодого Карла Маркса после визита к парикмахеру, а торсом – Сильвестра Сталлоне, сбросившего несколько кило. Что касается возраста, то я дала бы ему лет тридцать пять, не больше. Хотя… Борода старит, это общеизвестно.
«Третий-лишний» скользнул острым взглядом по нашим лицам и остановился на жестянке из-под чая.
– Сдается мне, то, что находится в этой коробочке, слишком тяжеловато для вас, девочки! Ваш покорный слуга готов принять на себя весь груз ответственности за ее содержимое. Тем более что так будет по справедливости!
– Кто вы, черт возьми?! – выкрикнула я, загораживая собой коробку с кассетой. Но прежде чем незнакомец успел открыть рот, мне ответила Ольга.
– Евгений… – прошептала она срывающимся голосом и… упала в обморок.
– Черт побери! – вскричала я еще раз, но теперь – в унисон с Кольцовым.
В ту же секунду он одним прыжком поравнялся с нами и упал на колени – так же, как мы с сестрой минуту назад. Уверенная, что этот ворюга подбирается к кассете, я опередила его и, выхватив из жестянки нашу драгоценную находку, отскочила к окну. Но, кажется, этот тип даже не заметил моего виртуозного пассажа! Словно бы напрочь позабыв о «кладе», да и обо мне тоже, он склонился над моей сестренкой и, прежде чем я успела опомниться, подхватил ее на руки как пушинку и потащил вон из кухни. Такого нахальства я уж никак не ожидала!
