Борис Ильич, наконец, присмирел. Как только он услышал, в чем его обвиняют, он как-то странно посмотрел на следователя, крякнул и замолчал, словно мучительно обдумывал какой-то важный для него вопрос. Все время, пока проходил обыск, Садиков молчал и рассматривал Игоря, по-собачьи склоняя голову то направо, то налево. Кажется, он силился понять, как удалось этому незнакомцу выйти на его след. Наконец, лейтенант издал победный вопль и, стоя на табуретке, отцепил от занавески сверток, запаянный в полиэтилен и тщательно замотанный скотчем.
– Это он, – оживился Игорь, – я узнал его. Это тот самый сверток, который подозреваемый собирался закопать в лесу.
Садиков побагровел, вскочил со стула и закричал неожиданно высоким голосом:
– Не трожь! Не тобой положено! Собаки, все из-за вас! Собаки, собаки, – продолжал всхлипывать он, упав на стул и закрыв лицо руками.
Малышев, предварительно натянув резиновые перчатки, взял из рук лейтенанта сверток и начал аккуратно разматывать его. С каждым витком повизгивающего скотча Садиков вздрагивал, будто это не заветный сверток освобождали из душного липкого плена, а самого Бориса Ильича герметично заматывали этой не пропускающей воздух лентой.
Малышев уже добрался до запаянного с помощью утюга полиэтиленового пакета. Он показал его понятым и аккуратно вспорол ножом. Внутри пакета оказался еще один сверток, из оберточной бумаги. За ней – сверток из газеты. Наконец, настал момент, когда удалось добраться от того, что мечтал скрыть от глаз людских почетный пенсионер Садиков Борис Ильич. Это был старенький затертый на сгибе, замусоленный партийный билет самого Садикова.
– Это что? – со скрытой яростью прохрипел Малышев, брезгливо держа документ двумя пальцами.
– Билет члена Коммунистической Партии Советского Союза, – с издевкой ответил Садиков.
– Зачем? – угрюмо спросил Олег.
– Что зачем? – с невинной интонацией переспросил подозреваемый.
– Зачем зарывал?
– До лучших времен, – пожав плечами, ответил тот. – Вот придут лучшие времена, торжество коммунизма, призовут лучших сынов отечества, спросят: «Где ваши кровные партбилеты?», а у них-то и нет! А тут я приду: «Сохранил, скажу, сберег, в отличии от остальных вертопрахов и предателей». Мне – почет и уважение, предателям – тюрьма и каторга. А особенно тем, кто при жизни этой обижал меня, да документ грязными ручищами трогал.
– Он что, издевается? – спросил Малышев у побледневшего Костикова. – Ну, ничего, допросим нотариуса, строителей, тогда паясничать сразу бросишь, как миленький расскажешь и про махинации с квартирой, и про то, как наследство получить думаешь, и про то, как подругу свою любимую собственными руками в подвале душил.
– Нотариус? Квартира? – непонимающе переспросил Садиков. – А при чем здесь это? Я думал, вы меня загребли за дачу лож... – словно спохватившись, он умолк на полу-слове.
– Хватит пока о дачах, – отрезал Малышев, – в отделение его. Допросим нотариуса, потом проведем очную ставку. Костиков – со мной, квартиру – опечатать.
ГЛАВА 10
КАЖДЫЙ МИНУС ЯВЛЯЕТСЯ ЧАСТЬЮ ПЛЮСА
В отделении уже находился перепуганный до смерти Тюрин. Малышев попросил Игоря подождать в соседнем помещении, а сам решительно шагнул в кабинет, где томился нечестный нотариус.
Игорь метался в сомнениях. С одной стороны, Садиков, бесспорно, убийца. Слишком многое указывает на его вину. Настолько многое, что даже скептически настроенный Малышев почти сразу поверил в его виновность, когда Костиков изложил результаты наблюдений.
С другой – этот досадный прокол с партбилетом. Что, если и еще где-то Садиков сможет обдурить его, выйти сухим из воды? Ведь дураку же ясно, что версия сокрытия партбилета до лучших времен – полный бред! Скорее всего, Борис Ильич еще в лесу понял, что за ним следят. Скорее всего, он успел в том же лесу перепрятать сверток с важными доказательствами. А то, что нашли при обыске – муляж, попытка надуть следствие и представить Игоря полным идиотом. Много он отдал бы, чтобы узнать, что делается за стеной! Эх, Малышев, Малышев! Не потому ли ты не пускаешь своего вечного соперника на допрос, что пытаешься представить все дело так, будто это ты нашел настоящего убийцу? Ну и пусть. Настоящие герои всегда скромны. Вспомнить только Шерлока Холмса! С каким равнодушием и снисхождением он отдавал славу тупоголовым сыщикам!
За этими рассуждениями время прошло довольно быстро. Игорь даже удивился, когда в кабинет вошел Малышев.
– Все? – поднял брови Костиков.
– Почти, – усмехнулся Олег. – Спасибо, братец, помог раздобыть нам настолько интересные сведения, что даже я склоняю перед тобой голову.
– Так значит, Модест свободен? – устало спросил Игорь.
– Модест-то как раз и не свободен. Тюрин когда узнал, что обвиняется в пособничестве к убийству, разрыдался, как баба, и пошел выдавать такие чистосердечные признания, что у меня волосы дыбом встали. Оказывается, он помогал одному чиновнику проводить такие махинации на рынке жилья, что тот загробастал несколько квартир умерших одиноких пожилых людей и даже смог отспорить пару квартир у законных наследников.
У нас была информация о незаконных сделках, проводившихся в городе, но найти того, в чей карман шли деньги и кто осуществлял юридическую сторону вопроса, не предоставлялось возможным. А ты преподнес нам на блюдечке нотариуса, который оформлял все сделки. Забавно получилось: я ору на него, что нам все известно и его шеф, убийца, арестован, а он рыдает, что ничего не знал про убийства, он только оформлял документы. Слово за слово – оказалось, говорим совсем о разных людях. Хорошо хоть я раньше него понял, что произошла путаница. Тишком дал ему лист и заставил писать чистосердечное. Вот тут-то он все ясненько изложил. В том числе и имя чиновника. Правда, это все не то, что тебе нужно. К сожалению, с Садиковым у него никаких криминальных дел не было. Просто они родственники. Тюрин – родной племянник Бориса Ильича, в тот день они писали завещание, но завещали квартиру Садикова на имя того же Тюрина, при условии, что тот будет ежемесячно выплачивать ему неплохое пособие.
– Значит, все мои усилия – даром? – грустно усмехнулся Игорь.
– Зачэм даром? Ты что, дарагой! – с кавказским акцентом воскликнул Олег, – охотился за головастиком, а выловил акулу!
– Я не охотился, я искал алиби Модеста.
– Давай договоримся: за сегодняшнюю добычу обещаю тебе всестороннюю и безотказную поддержку до тех пор, пока мне не надоест моя щедрость и доброта, или пока ваша бабуся не доведет меня до белого каления.
– И на долго тебя хватит?
– А этого, Мосолик, никто не знает, даже сам Господь Бог, а не то, что майор Малышев. Так что, как получится, не обессудь! – развел руками Олег.
– Не обессудю, – усмехнулся довольный в душе Костиков.
К сожалению, бабуся пропадала где-то с самого раннего утра, Ирина была в библиотеке, поэтому поделиться Игорю было не с кем. Он решил было позвонить Сашеньке, но ничего хорошего сказать ей не мог. Поэтому Костиков не нашел ничего лучшего, как впасть в непродолжительную, на пару часов, депрессию.
Евдокия Тимофеевна с детства страдала непослушанием. Каково доставалось от нее матери, а особенно, старшей сестре Маше! Бегство на фронт – рядовой случай по сравнению с другими шалостями неугомонной Дуси. А что мог сделать с ней пижонистый внучатый племянник или мальчишка Малышев? Разве могли заставить они эту суматошную старушку покинуть свой пост у посольства? К тому же бабуся не
