Окрестности деревни Шатиловка представляли собой довольно печальное зрелище. Это Бабуся заметила еще в электричке. Подъезжая к неухоженной станции, Бабуся отметила, что здесь и птицы почти что не поют, да и деревья практически не растут. Словом, места пустынные и явно заброшенные. Хорошо, если в самой деревне найдется хотя бы пара-тройка работоспособных и окончательно не выживших из ума жителей. Слишком уж унылым был окружающий ландшафт. Словно человек здесь отродясь не водился.
Электричка затормозила и Бабуся, преодолевая внутренне предубеждение, сложившееся у нее за время предварительного, поверхностного, так сказать, осмотра местности, вышла из вагона.
Станция, видимо, была поставлена в далекие времена расцвета и представляла собой небольшое деревянное строение, покрашенное светло-зеленой краской, большей частью облупившейся и облезшей. Имела станция имела пару грязных окон, хлипкую дверь и прилегающую к ней площадку из старых досок. На фасаде еще можно было прочесть вывеску, сообщавшую пункт прибытия. По всей видимости, здесь уже давно не было никакого станционного смотрителя, крайнее запустение этого строения красноречиво свидетельствовало об этом.
«Должно быть, – подумала Бабуся, – все, кто мог, в город подались...»
Она подхватила сумки и направилась по тропинке, начинавшейся за станцией, справедливо рассудив, что видимо, по ней и можно попасть в эту самую деревню. Другого-то пути все равно не было, и эта, терявшаяся в зарослях буйной травы тропинка, служила единственным указателем маршрута.
Тропинка шла в гору. Преодолев большую часть пути, Бабуся заметила, что солнце уже клонится к земле, значит, нужно поторапливаться.
Она, кряхтя и отдуваясь, поднялась на невысокий, но довольно крутой холм и тут ее взгляду открылась эта самая разнесчастная деревенька. Почему разнесчастная?
Располагалась Шатиловка внизу, так сказать, в долине, точнее, в низине и по всем признакам знавала прежде много лучшие времена. Об этом говорило общее количество построек – дворов пятьдесят. Теперь же, даже с такого расстояния легко было заметно, что строения большей частью заброшены и не имеют жилого вида. Убогие, покосившиеся крыши, кое-где уже провалившиеся, заколоченные крест-накрест двери и окна, завалившееся заборы, высокая, с человеческий рост, не меньше, трава во дворах и огородах... Словом, полный упадок и разорение.
Бабуся осмотрела представившуюся ее взгляду картину и у нее мелькнула нехорошая мысль о том, правильно ли она сделал, что приехала сюда? Как-то было непохоже, что здесь еще кто-то оставался... Зрелище было слишком мрачным и навевало неприятные ощущения несчастья, словно жители, не сговариваясь, покинули деревню в одночасье. Евдокия Тимофеевна поежилась.
В лучах заходящего солнца Шатиловка вселяла различные, большей частью неприятные мысли и воспоминания о страшных историях о ведьмах и вурдалаках, которые нередко рассказывали в ее собственной деревне ребята постарше вот такими же летними вечерами, собравшись толпой на чьем-нибудь сеновале. У маленькой Дуськи от таких историй кровь стыла в жилах. Идти домой после таких «посиделок» было страшено, но и оставаться ночевать на сеновале – тоже. И сейчас Евдокия Тимофеевна ощутила прилив того, практически забытого детского страха, когда страшно оставаться на месте, но и идти в неизвестность – не меньше. И, тем не менее, Бабуся решительно подхватила сумки и направилась вниз по тропинке.
«В самом деле, – ворчала она сама на себя, – ну не оставаться же ночевать здесь, на дороге. Я же не бродяжка какая. Небось найду себе местечко там... – Она снова поежилась, но шагу не убавила. – Нежели же, эта паликмахерша наврала? Или что-то напутала? Эх, и что мне, дуре старой, не проверить? – продолжала размышления Бабуся. Точнее уж, самобичевания. – Хотя, где я могла проверить?... И потом, чего уж греха-то таить? Хотелось ведь внучку нос утереть... Вот и помчалась за эту тридевять земель, как оглашенная, не обдумала ничего толком... Да даже и в записке ничего не указала... Где вот меня искать, в случае чего?...»
Тут Евдокия Тимофеевна предпочла переключиться со своих размышлений, поскольку такое русло собственный мыслей ей явно было не по душе. Что это еще за «в случае чего?» Нет, об этом думать совсем не хотелось.
Спустившись с холма, Бабуся стала продвигаться медленнее, пытаясь внимательные рассмотреть дома. Может, все-таки матрешка эта, из парикмахерской не наврала ничего и не напутала? Тем более, что ночевать все равно придется здесь. Электричка-то будет только завтра к вечеру. Евдокия Тимофеевна прикинула, хватит ли ей продуктов и решила, что вполне, а воду она понадеялась отыскать здесь.
Пройдя пять дворов, и убедившись, что никаких следов пребывания человека здесь нет, Бабуся снова начала впадать в уныние. На улице начинало темнеть и пора было бы уже подумать о ночлеге, да и перекусить, тоже, пожалуй, не мешало. И воды, опять же, обнаружить.
О том, что здесь можно отыскать электричество, Бабуся даже и не мечтала. В такой-то дыре! А посему, нужно поторапливаться, не заметишь ведь, как стемнеет... Перспектива встретить ночь под открытым небом как-то не радовала, хотя и стояла середина лета, да и погода, по всей видимости, останется ясной, но все же...
Бабуся прибавила шагу. Она уже не так тщательно осматривала строения, на это, решила она, времени хватит, если шибко интересно, то можно завтра весь день на это потратить. Евдокия Тимофеевна добралась до середины деревни. Определить это она смогла по тому, что именно здесь, прямо аккурат посередине запущенной и заросшей травой улицы, стояло большое приземистое здание, не иначе, сельсовет, или что-то в этом роде. Здание на удивление неплохо сохранилось, по крайней мере, по сравнению со всеми встречавшимися раньше и поэтому Евдокия Тимофеевна предпочла заночевать в нем.
Возможно, что здесь можно было найти свечи или хотя бы лучину. Бабуся поставила на порог сумки, перевела дух и поднялась на покосившееся крыльцо. Дверь, снаружи забитая досками, легко поддалась. Оказалось, что доски не прибиты к стене. Бабуся открыла дверь пошире и зашла внутрь, пытаясь разглядеть помещение в последних скупых солнечных лучах.
Естественно, что сначала Бабуся оказалась в сенях, из которых в разных направлениях шли три двери. Слева, прямо и справа. Бабуся толкнула дверь справа. Та не поддалась. Тогда левую – дверь с противным скрипом открылась и Евдокия Тимофеевна, глубоко вздохнув шагнула в полутемную комнату.
Комната была абсолютно пустой, если не считать колченого табурета посередине. Бабуся снова поежилась, воздух здесь был неживой и спертый, а царивший полумрак как-то не по хорошему напоминал о склепе. Площадь комнаты была небольшой, так что старушка, внимательно ее оглядев, решила продолжить осмотр остальных помещений, если, конечно, удастся в них попасть...
Евдокия Тимофеевна вернулась в сени и попробовала открыть дверь в центре. Та открылась, правда не сразу, а лишь после некоторых усилий. Бабуся сделала пару неуверенных шагов.
Представшая взгляду комната была много больше первой, в другом ее конце виднелись еще две двери. У левой стены стояла деревянная лавка, а на стене с заметно облупившейся штукатуркой, висел забытый плакат товарища Ленина. Бабуся сделала несколько неуверенных шагов и заметила в углу у входной двери небольшой рундук. Она подошла к нему в надежде, что здесь могут оказаться свечи. Рундук не был закрыт на замок и, откинув крышку, Бабуся, к великому своему сожалению, обнаружила там только стопок старых газет.
Тогда Евдокия Тимофеевна вернулась на крыльцо и, порывшись в одной из своих сумок, обнаружила спички. Рассмотрев при их неверном свете листки, она пришла к выводу, что эту бумагу вполне можно использовать в нужных ей целях. Газеты были, собственно, не такие уж и старые – семидесятые, восьмидесятые годы прошлого века, не представляющие собой никакой такой ценности. Бабуся смело зажгла одну из них и, прихватив еще несколько, прошла вглубь комнаты, чтобы попытаться открыть двери. Увы, две двери не открылись. На них висели большие амбарные замки, к тому же, напрочь проржавевшие и Евдокия Тимофеевна оставила всякие попытки их взломать.
Она вернулась к рундуку и набрав оттуда побольше газет, отнесла их в комнату справа. Туда же она отволокла лавку, решив, что там и заночует.
Колодец обнаружился неподалеку от здания сельской администрации. Он оказался не слишком запущенным, веревка довольно прочной и, что более всего удивительным, даже имелось ведро, хотя и немного прохудившееся, но вполне еще сносное. Бабуся зачерпнула воды в ладони и, подозрительно
