остановки, к которой мигая оранжевым квадратиком, подползал перекошенный грязный автобус, мимо ободранных афишных стендов. И никому на этой кипящей вечерней улице не было дела до двух бредущих неизвестно куда людей.
- ...даже не знаю, куда все делось, мы ведь любили друг друга.
- Люди меняются.
- Нет... Люди не меняются. Если ты увидишь Ленку сейчас, ты скажешь, что она не изменилась. Как была наша Ленка Иванова, так и осталась. Люди не меняются, но при более тесном контакте они раскрываются... А мы ведь с ней с пятого класса...
Да, кажется, с пятого класса Потапов начал гулять с Ленкой Ивановой. Их вроде бы даже дразнили тогда. А может и нет, может я это придумал, что дразнили. Их трогательные отношения стали в школе притчей во языцех, и я, да и никто, наверное, не удивился, когда через несколько лет после школы услышал о свадьбе...
- Нет, ссор не было. Никто никого не оскорблял, не хлопал дверью. Просто однажды в ее жизни появился он. Они ходили, говорили. Я не возражал, пусть дружат. Но... женщина любит ушами, а язык у него был хорошо подвешен. Наплел, наверное... ну ты знаешь... звезды, облака, тонкая душа, грандиозные планы, прочая... Уши развесила. И ушла к нему. Через две недели прибежала обратно - ты-де, лучше, я тебя, Петя, больше люблю. Сравнила, значит. Я не простил. Отвернулся к стенке, пальцем до нее не дотронулся, знал - если трахну, прощу.
- А почему не простил? За одного битого двух небитых дают.
- Не хочу испытывать в жизни больше таких закидонов. Не верил ей больше. Разве можно жить с человеком, которому не веришь? Подобные экзерсисы дорого обходятся для нервной системы.
- Хорошо еще, что детей у вас не было. А то платил бы алименты 18 лет.
- Если бы был ребенок, я бы ее простил, однозначно. Ради него. Так что, хорошо ли, плохо ли, не знаю.
- Странная история, - я поежился то ли от сырости, то ли от его рассказа. - Нелепая какая-то.
- Обычная. - Петька достал сигарету, отвернувшись и прикрыв огонек от ветра, закурил.
Закурил спокойно. От первой спички. Я проводил обгоревшую спичку взглядом. Она упала в кучу мусора возле столба, рядом с бумажкой от мороженого.
- Скажи, ты не жалеешь, что развелся?
- Что развелся нет. Это было неизбежно. Я жалею, что все так случилось.
- А что, могло быть все по-другому?
Потапов быстро взглянул на меня:
- Другими словами, фатален ли мир? Другими словами - зачем все?
Я махнул рукой:
- Кстати, вот мой дом... Зайдем?
- Нет. Пора... А если серьезно, то ничего у меня дальше нет.
- Сдурел что ли! Свет что ли клином... Женишься еще.
- Ну и что?
- Или не женишься.
- А какая разница?
Я пожал плечами:
- Поток жизни. Общий смысл всего этого, - я обвел рукой вокруг.
- Никакого смысла ни в чем нет, старик. Все блеф, суета, атомы, квантовое мельтешение. Пустота в итоге... Ну, бывай.
Он подал мне руку. Пожимая ее, я спросил:
- И это рукопожатие блеф?
- Блеф...
И пошел, сутулясь, подгоняемый ветром.
- Подожди! - крикнул я, догнал, тронул рукав синего плаща. - Подожди. А Бог есть?
- Бо-ог?!
Глаза его удивленно распахнулись, он некоторое время странно смотрел на меня, потом молча хлопнул по плечу, отвернулся и не оборачиваясь пошел домой.
Я отпустил кнопку звонка. Дверь распахнулась.
- Ну здравствуй, Груня!..
...Звякает ложечка о края побуревшей чашки. Мы сидим на кухне, и Грунин, еще не оправившийся от удивления после моего неожиданного появления в дверях, размешивает сахар в теплом жидком чае. Рваные тренировочные штаны с пузырями на коленях, застиранная майка, щетина на щеках. Жалуется, что ему не закрыли какие-то наряды, что расценки снизили, что грозятся уволить...
- Пью. А чего еще делать? Нет, может быть, если бы я тогда женился на этой лярве... ну помнишь суку эту, блядву общажную, давалку, жил бы сейчас с бабой. Может, и не пил бы. Я тогда еще не пил... Не так пил. Здоровый еще был. Это сейчас я допился. Представляешь, братан, намедни тут рухнул - отвезли в больницу, сказали: алкогольная эпилепсия. А раньше хуй стоял как каменный. Я по три-четыре раза за ночь кончал. И в рот и в жопу... Мне интересно было все попробовать. Поспишь за ночь полтора часа, зато потрахаешься вволю. Чего еще надо? В этом был весь смысл жизни. Но маманя не захотела, чтоб я на Ирке женился. А теперь вот померла, и я один, как этот... как его... Как перст. Выпить хочешь?
- Нет... С тобой все ясно. А Бумка как?
- Бумка из ментовки ушел. Надоело, наверное, бухать да пьяных обирать. Пошел человек спекулировать. Самое такое дело. Будешь тыщи грести. Столько и не пропьешь.
- Как он?
- Пьет. Завалились они тут ко мне с Ширшековым. Все полы заблевали, суки.
- Шишарик-то вроде развелся, я слышал?
- Да. Они с женой вместе квасили. Но он еще из ментовки не ушел. А Бумка ушел. Я говорил. А у них ребенок еще родился. Но они его пропили. Бухали себе на кухне оба, а ребенок в это время в другой комнате блевотиной захлебнулся. Шишарик и рад: алименты не платить.
- Значит, он до сих пор в ментуре?
- Ага... Выпить хочешь? - Груня налил себе в стакан водки на три четверти.
- Нет... А Гендос?
- Гендос... Он это... Жениться хочет. Нашел какую-то дочь начальника - страшная, как, ептыть, смерть. Зато папа у нее шишка. Но Гендос сам-то хмырь изрядный, раз десять трипаком переболел.
- Доволен?
- Кто?
- Гендос.
- Чем? Трипаком? Или вообще?.. Не-а. Хер ли ему. Я видел его тут, у магазина. Жаловался, что из института его выперли, что писька уже плохо стоит. Последняя надежда - на эту страшилу, дочь папы своего.
- Понял. Дальше. Глушко?
- Не, про эту ничего не знаю. Говорили, что уехала куда-то.
- Смирнова? Пехтерев?..
- Я тут трахал ее три дня... или четыре? Четыре дня назад. Как бы сифак не подхватил... Смирнову эту...
Неразлучная троица - Грунин, Буманыч и Шишарик. Стоят рядышком, на ступеньку выше Гендоса, у Шишарика в углу рта беломорканальский бычок. Груня смешно насупив брови, отдает честь фотографу. К пустой голове... Рядом Смирнова.
А вот и я. Пиджак, кажется, до сих пор где-то в шкафу валяется. Я стою, между прочим, недалеко от Светки. Всего один шаг. Один шаг навстречу. Почему я не сделал его? По тысяче уважительных причин. Я могу убедить в этом каждого. Но как мне оправдаться перед собой?
Лем. Станислав Лем! Вот только не помню где... Два альпиниста совершают восхождение, один срывается, ломает кости, калечится. Второй вынужден, бросив все - палатку, вещи, продукты - взвалить на
