сердцу Гаврику, и он нетерпеливо спросил:
— Дедушка, а, может, с телятами я пойду?!
— Гаврик, ты хочешь быть там, где трудней? — догадливо спросил старик. — Тогда оставайся со мной. А ты, Михайло, в добрый час!
Иван Никитич и Гаврик молчаливо наблюдали из кошары, как Миша, попав с телятами в ветровой ливень, то крутился на одном месте, то под натянутым налыгачем вслед за телятами кидался в одну и в другую сторону… Дважды он падал, но не выпустил налыгача и, поднявшись, начал хлестать телят хворостиной.
— Правильно! Не понимают добром, — лихом заставь подчиниться! — показывая жилистый кулачок, прокричал Иван Никитич и, видя, что Миша, сломив упорство телят, быстро пошел с ними вперед, решительно распорядился: — Гаврик, живо тронулись и мы!
Коровы тоже несколько мгновений кружились около кошары, но, понукаемые палками, криками, взмахами рук, пошли за телятами.
…Шесть-семь километров — какими они могут быть длинными и утомительными в такую непогоду! Что ни десять шагов, то какое-нибудь недоразумение: вот у Миши телята запутались в налыгачах, а у Гаврика ветер сорвал с головы треух и погнал его в сторону. А вот из кустов шиповника выскочил длинный приземистый хорек и, прочертив под самым носом стада огненно-рыжий пылающий след, с разбегу свалился под глинистую кручу яра. Одни коровы опасливо кинулись вперед к телятам, другие назад, прочь от кустов… И долго потом в ветровой хмари слышались встревоженные голоса Ивана Никитича и Гаврика:
— Гаврик, забегай, забегай справа!
— Дедушка, держите пегую!
Но разбежавшиеся коровы были согнаны и снова неохотно двинулись за идущим впереди Мишей.
На полпути до места новой стоянки, там, где лощина круто раздалась в стороны и заметно осела, образовав котловину между суглинистыми берегами, остановились покормить коров. Здесь было теплей, здесь, видимо, неглубоко под почвой была вода, потому что на дне котловины зеленел сочный низкий пырей и кое-где покачивались редкие кусты камыша.
Иван Никитич, заметно повеселев, велел Гаврику распутать красную корову, а Мише снять с телят налыгачи. Видя, как телята кинулись к матерям, старик весело заметил:
— Всем отдыхать и всем завтракать!
Завтракать уселись в затишье, под отвесным обрывчиком. Завели непринужденный разговор:
— Дедушка, а это еще те оладьи, что пекла тетя Зоя? Дедушка, и почему она живет в поганом старорежимном доме? — с жадной, непосредственной пытливостью, перескакивая с одной мысли на другую, говорил Гаврик.
— Она же бригадир. Все поле вокруг дома, на виду. Потому-то и Пелагея Васильевна колхозников принимала у нее. Идут люди с работы и по дороге заходят решать вопросы. Удобно, просто, — не без удовольствия отвечал Иван Никитич.
— Дедушка, а Матвеич — хороший председатель? — спросил Миша.
— Хороший, очень хороший.
— А за что ж его Пелагея Васильевна критиковала?
— А за то, Михайло, что нет у него настоящего размаха. Еще не уразумел Матвеич, что советский человек не только хозяин этих коров, бригады, но и всего, что есть на советской земле… Ты вот, Михаиле, с вечера спал, а мы с Гавриком познакомились с парторгом колхоза «Завет Ильича», с Натальей Ивановной. Вот у нее, Михайло, есть чему поучиться и Матвеичу и нам с тобой.
И так же, как вечером в кошаре у костра, лицо Ивана Никитича озарилось вдумчивой улыбкой восхищения. Заметив это, Миша, сожалея, подумал: «И почему Наталья Ивановна живет так далеко?.. И почему ни деду, ни ему, ни Гаврику нельзя встречаться с ней каждый день?»
После короткой стоянки двинулись дальше. Через лощину, снова сузившуюся, ветер внезапно погнал сухие кусты перекати-поля. Наталкиваясь друг на друга, они скакали неуклюже и быстро, как велосипедисты по кочковатой дороге. Чего опасался Иван Никитич, то и случилось: испугавшиеся телята кинулись к яру и по пологому откосу сбежали в него.
— Оттуда их теперь никакой приманкой не вытащишь, — отмахнулся Иван Никитич. — Придется, Михайло, руслом яра продвигаться с ними.
Миша спустился в яр и повел за собой телят. Его дорога оказалась трудней, чем он предполагал: приходилось обходить кучи камней, глубокие промоины русла.
Иван Никитич и Гаврик теперь двигались с коровами очень медленно, часто останавливались. Старый плотник чувствовал, что время уходит, уставшие ребята начинают волноваться, и он разговаривал с особой, ободряющей отзывчивостью:
— Михайло, пройди, родной, пройди еще сотни две шагов! Потерпи и пройди! Потом Гаврик тебя сменит!
И Миша, скатываясь с обочины яра, спотыкаясь, терпеливо брел дальше и тянул за собой телят.
Через полчаса старый плотник кричал в яр уже не Мише, а Гаврику:
— Сто шагов ты сделал! Сделай, пожалуйста, еще двести!
Когда начало понемногу темнеть, берега яра стали быстро-быстро оседать, а русло, раздвигаясь, сливаться с лощиной, и сам яр вдруг неожиданно кончился.
Иван Никитич обрадованно прокричал:
— Вы что-нибудь видите впереди?
Миша и Гаврик, теперь шагавшие с телятами в голове стада, ясно видели железнодорожную насыпь, похожую на длинный вал, вагоны, разбросанные по путям, маячивших людей…
На линии вспыхнули огоньки, вытянувшись сплошной тускло светящейся нитью. Несколько раз с нарастающей настойчивостью просвистел паровоз. Отирая треухом пот, Миша сказал:
— Слышишь, как он свистит, если близко.
— Хорошо свистит, — облегченно вздохнув, ответил Гаврик.
Левее железной дороги, как раз в том направлении, куда шло стадо, сквозь желтую, клубящуюся на ветру мглу виднелся хутор с железным многокрылым ветряком.
И, может, потому, что высокий острый каркас ветряка показался ребятам похожим на радиомачту, хутор — на плавающую льдину, а бушевавший над степью черный ветер — на полярную бурю, они заговорили об экспедициях на Северный полюс.
— Миша, как ты думаешь, Георгий Седов взял бы нас с тобой в экспедицию?
Задавая вопрос, Гаврик сомневался получить от своего друга положительный ответ, но ему хотелось услышать от Миши «да», и он поспешил задать новый вопрос:
— Ведь правда же, что мы и настойчивые и с дисциплиной у нас неплохо?
— Если бы дедушка был у него помощником и рассказал бы ему про нас… тогда, может быть, взял бы…
Но тут же, отмахнувшись от своих слов, Миша добавил:
— Все равно не взял бы. Ты же знаешь, что маленьких не было на Северном полюсе.
К огорчению Гаврика, это была правда: на дрейфующей льдине, он хорошо знал это из учебника по географии, было четыре человека, и все они были взрослым людьми. Он вспомнил строчки, в которых рассказывалось, как за дрейфующей льдиной с напряженным вниманием следила вся страна и, когда героических зимовщиков надо было спасать, по распоряжению товарища Сталина, за ними были посланы самые сильные ледоколы и самые лучшие самолеты.
— Миша, но ведь мы все равно будем взрослые! Мы теперь выполняем колхозное задание, а потом нас пошлют по большому-большому. И мы его хоть помрем, а выполним!
— Гаврик, мы его обязательно выполним! А помрем когда-нибудь после.
Гаврик, смеясь, признался, что о смерти он заговорил сгоряча, что лучше еще и еще выполнять большие-пребольшие задания.
— Нельзя переключить скорость? — донесся голос Ивана Никитича.
— Можно! Можно! — ответили ребята.
Стадо, ускоряя шаг, спускалось к хутору.
