На обеих лошадях — хомуты, постромки, соединенные прочным вальком. На каждом вальке — «кочет» — железный крюк.
В руках у Ивана Никитича тонкий трос. На концах его и крюк и петля. Петлю он набрасывает на «кочет» валька, а крюк продевает сквозь отверстие в рельсе.
У Ивана Никитича есть время отвечать ребятам на их вопросы.
— Дедушка, правда же, что кони наши?
— Кони, Михайло, наши, колхозные!
— Дедушка, по наряду коней надо получить три, а их только два? — спрашивал Гаврик.
— Гаврик, третья лошадь сейчас в командировке за фуражом.
Однако валек и рельс уже соединены тросом. Пришла очередь стягивать рельс под откос. Миша первый должен повести лошадь.
— Разговорам конец! — строго сказал Иван Никитич. — Михайло, поведешь не прямо вниз, а наискосок, чтоб рельса на коня не накатилась. Я закричу «верни», и ты поворачивай в гору. Трос на секунду ослабнет, и я крюк из рельса вон! Дальше пусть рельса сама катится на свалку и не морочит нам больше голову!
— Глядите, дедок репетицию устроил, — сказала женщина трактористам.
— Чего ж репетицию смотреть? Сейчас спектакль начнется, — ответил тракторист, щуря глаз, чтобы не попадала в него струйка дыма от папиросы.
Первый рельс пошел под откос не так плавно и не так удачно: Миша взял несколько неверное направление. Второй рельс спустили быстрее, но на повороте Гаврик был тороплив и споткнулся. А уж третий и последующие рельсы, из которых Иван Никитич выхватывал крюк точно в тот момент, когда Миша или Гаврик останавливали лошадь, поворачивая ее в гору, легко заскользили под откос, ворочая то задним, то передним концом, как рыба хвостом. Набирая скорость, рельсы со звоном падали на сваленный в котловине железный лом.
Дело, которым занимались старый плотник и его помощники, с каждой минутой приобретало все большую организованность, легкость и последовательность во всех движениях. Казалось, что по звону сваленных рельсов, повторяемому через равные промежутки, как по звону часов, можно было определять время.
Тракторист, швырнув в сторону давно погасшую папиросу, загадочно улыбнувшись, сказал женщине, показывая на Ивана Никитича:
— Этого деда надо понять. Он любит работу с музыкой, чтоб кровь загоралась… Гляди, и ребят этому научил. Видать, что ребята не одну щепотку соли с ним съели.
— Я, признаться, сразу его не поняла. Побегу, свое начальство попрошу, чтоб задержали его на моем участке, — обеспокоенно проговорила женщина и побежала через пути к красному товарному вагону, который выкатили на перрон, сняли с колес и украсили нарядными плакатами, мелко дрожащими на осеннем ветру. Этот вагон сейчас заменял собой вокзал.
Через час Иван Никитич с ребятами уже работали по другую сторону полотна железной дороги.
Мише и Гаврику здесь было еще интересней и веселей: с перрона, откуда они теперь убирали щебень и битые кирпичи, видно было все, что на путях делали колхозники, бойцы и железнодорожники. На перроне попадались командиры и станционное начальство. Перед глазами маневрировал паровоз, не давая ни минуты покоя товарным вагонам. Этот паровоз, по мнению Миши и Гаврика, подавал какие-то особые свистки: казалось, что он сердито кричал на вагоны: «Уй-ди, задав-лю!» И вагоны все дальше и дальше отступали от главных путей станции.
Миша и Гаврик уже не водили лошадей, а ездили с грузом в просторной пароконной повозке, которую они получили вместе с бедаркой и третьей лошадью.
Иван Никитич устроился в затишье лесной полосы рядом с тюками сена и с мешком ячменя. Здесь стояли бедарка со всеми пожитками, недавно перенесенными сюда из вагона, и распряженная лошадь. Старый плотник у кого-то достал небольшой топорик и, сердито похаживая вокруг бедарки, придирался к ее недостаткам: стучал, критически покачивал головой, готовясь в дорогу.
Миша и Гаврик работали на глазах у Ивана Никитича. Провозя мимо него груз или возвращаясь с порожней повозкой, они каждый раз затевали короткий и ясный разговор, какой можно услышать на дорогах, когда встретившимся нет времени остановиться.
— Дедушка, — окликал Гаврик, — а как же зовут этого коня?
— А этого, дедушка? — спрашивал Миша.
— Понял, что нужно! На обратном пути получите ответ.
Ребята проехали, а Иван Никитич, Повозившись еще около бедарки, достал из кармана документы на лошадей и вооружился очками.
Когда ребята снова проезжали мимо, Иван Никитич, досадливо потрясая бумажкой, ответил:
— Михайло, Гаврик, нет, вы только подумайте!. Все в этих описях имеется: и особые приметы, и рост, и лета, а как их зовут — не проставлено!
— Дедушка, а, может, мы вот этого буланого с короткой шеей назовем Тигром? — спрашивал Миша.
— Смело можете назвать.
У Ивана Никитича, всю ночь работавшего на путях и побывавшего в райисполкоме и в райвоенкомате, было теперь много знакомых. Они подходили к нему, разговаривали и уходили.
— Дедушка, кто это, что в фуражке с красным верхом? — кричал с подводы Гаврик.
— Сам начальник станции!
— А чего он приходил?
— Благодарил за подмогу. Спросил, может, вагоном вас и лошадей отправим домой.
— А вы ему что? — нетерпеливо спрашивал Гаврик, любивший ездить по железной дороге.
— Премного благодарим, говорю. Время военное: не станем загружать дорогу. Да у нас и коровы есть.
В очередной раз подъезжая на порожней повозке к станции, Миша и Гаврик увидели впереди старенький «газик» и очень обрадовались. Это, бесспорно, был «газик» Василия Александровича, потому что из приоткрытого капота торчала приподнятая нога в знакомом рыжем сапоге.
— Миша, а где же сам Василий Александрович?
Минуя лесозащитную полосу, ребята увидели секретаря райкома. Он стоял около бедарки и, засунув руку за борт защитного, пошитого в талию пиджака, слушал Ивана Никитича.
Миша и Гаврик сразу догадались, что старый плотник о них что-то рассказывал Василию Александровичу, так как секретарь райкома, заметив приближающуюся повозку, более охрипшим, чем вчера, голосом весело сказал:
— А вот и они сами. Подъезжайте сюда и готовьтесь в дорогу!
…Ребята помогали Ивану Никитичу запрягать в бедарку коня, укладывать сумки. Потом они сорванными пучками бурьяна, как вениками, выметали кирпичный сор из ящика повозки, укладывали тюки сена, а уж после всего этого стали стряхивать с себя красную кирпичную пыль.
Василий Александрович своими большими, задумчиво улыбающимися глазами наблюдал, как они собираются в дорогу.
— А как же вы думали?.. Конечно, сознательным живется беспокойней, — говорил он ребятам. — Но зато интересней, красивей! Вы об этом на свободе подумайте!
Лошадь была запряжена, фураж уложен.
Подобрав вожжи, Иван Никитич сидел в бедарке, собираясь сказать Василию Александровичу: «Мы совсем уже готовы. Разрешите ехать?»
Зная, что старик торопится, Василий Александрович подумал, посмотрел на ребят, забравшихся в повозку, и, взглянув на ручные часы, сказал:
— Иван Никитич, на ферме я сейчас был: коровы целы, сыты. Признаюсь, не утерпел и машиной добежал до вашего колхоза. Ждут вас там!.. Но ведь ждут завтра… Задержимся на пустяк времени, с минуты на минуту должен показаться поезд. Первый поезд на освобожденной миусской земле.
Василий Александрович обернулся к ребятам:
