совершенно случайно взявшийся самолет, не имеющим к ним ни малейшего отношения. И хотя его остров находился далеко от основных воздушных трасс, туристические или же пограничные борта нет-нет да и пролетали мимо.
Оператор, при виде начальства, метнулся к экрану радарной установки. Крафт все уже видел и без него — отметку на очерченном окружностями поле, миллиметр за миллиметром приближающуюся к точке радиуса.
— Вы идентифицировали его?
— Да, — скороговоркой ответил специалист.
На мониторе, вслед за техническими расчетами, появилась изображение самолета, найденное в электронном каталоге.
— Это гражданский борт, — сообщил он, поворачиваясь лицом к Крафту. — Гидросамолет…
Управляющий, пялясь на экран, заиграл челюстями. Опять накладка! План его, подробно разработанный, еще не начав исполняться, подвергался кардинальному изменению. Какого дьявола они делают?! Полковник же вчера ясно потребовал — яхту!
— Какое до него расстояние? — грубо спросил он у специалиста.
Компьютер, к которому тот прилип, вгоняя полученные данные, немедленно выдал выкладку.
— Тридцать две мили. При средней скорости в триста пятьдесят километров в час, он будет в нашем квадрата через несколько минут.
И он поднял глаза на стоявшего над ним Крафта, готовый выполнить любой его приказ. Но Крафт молчал, раздумывая.
— Через семь минут самолет будет в зоне, доступной нашим ракетам, — подсказал оператор. Пальцы его с короткими ногтями заплясали возле кнопки.
— Нет, — обмозговав ситуацию, сказал управляющий, — мы поступим иначе.
Он снял с пульта тангетку рации и поднес ее к губам:
— Круз, ответь «Скорпиону». Круз — «Скорпиону»!
Ему не отвечали, хотя время к протяжке не располагало.
— Круз — «Скорпиону»! — заводясь, заорал он в тангетку.
— Слушаю, — отозвались ему лениво.
«Скотина!.. — полыхнуло красным в мозгу Крафта. — Занимается там черт знает чем, вместо того, чтобы сидеть на рации…»
— Работаем по запасному варианту. Будьте на готовности, к вам направляется «Гость». Встречайте не «дельфина», а «стрекозу».
— Встретим…
Крафту послышался плохо скрываемый зевок. Он бросил переговорное устройство на пульт, глубоко вдохнул и выдохнул, подавляя в себе зачатки раздражения, которое сейчас ему только вредило. Еще этот олух, компьютерщик, пялится на него преданно, как собака. Скажи только «фас»…
— Держи меня в курсе всего, — напоследок распорядился он, покидая пультовую.
Боже, до чего у него раскалывается голова…
Одномоторный восьмиместный самолет на водных лыжах, распластав крылья, как большая белая птица, летел над бирюзовой водной гладью на высоте километра. Машину слегка потрясывали встречные потоки воздуха, но эта небольшая болтанка нисколько ни тревожила опытного пилота Сэма Батлера. Напротив, полет казался ему комфортным, наигрывал магнитофон, а сам Батлер, расслабленно сидя в кресле, держал штурвал одной рукой, точно вел по трассе обычную машину. На приборной панели крутился крохотный вентилятор, обдувая загоревшее лицо пилота, с зеркала заднего вида, откуда просматривался пассажирский салон, свешивался на шнурке его талисман — сшитый старшей дочерью из мягких, разноцветных лоскутков фланели утенок Багни, непотопляемый, неунывающий герой диснеевского мультика. Дочка постаралась, и у игрушечного Багни было все, как у мультяшного — и летный шлем, и желтое кашне на шее, и даже громадные глаза, удавшиеся ей больше всего, смотрели на Сэма будто взаправдешные.
Океан, слово безграничная голубая скатерть, простирался перед ним без конца и без края. Отсюда, с километровой выси, он даже выглядел как-то иначе, чем с земли, казался не плоским и ровным, каким его привыкли видеть люди, а округлым, как на глобусе. Сэм любил океан и любил летать, и может быть потому и выбрал работу в небольшой летной конторе на этой крылатой амфибии, хотя умения и квалификации было предостаточно, чтобы уйти в гражданскую авиацию, где и зарплаты и престижа несравненно больше. Но, как считал Батлер, не все измерялось деньгами. Интересно, во сколько оценить радующий глаз вид Атлантики, белые барашки волн, стаи резвящихся дельфинов, за которыми он часто наблюдал с высоты, глоток свежего воздуха, который первозданной девственностью ни за что не сравнится с загазованностью Гаваны?
Так в приятном расположении духа размышлял Сэм, мурлыкая под аккомпанемент магнитофона понравившуюся мелодию.
На горизонте, еще далеко впереди, он увидел крошечный на расстоянии остров, поросший густой зеленью, сверился с курсом и с летной картой и направил самолет к нему. Вскоре он различил скалистые отвесы, о которые разбивались в пену волны, песчаную полоску пляжа, обсаженную пальмами. Он плавно передвинул от себя рычаг высоты, идя на снижение, и убрал обороты двигателя.
Еще несколько минут, и он пролетал над островом, приникнув к боковой форточке и выискивая в буйной зелени следы пребывания человека. С первого захода он так ничего и не обнаружил, завалил машину на крыло и описал над островом круг. И снова, летя вдоль береговой черты, он видел только скалы и залитые водой, обросшие слизью, валуны, накатывающиеся волны, пенящийся прибой и лес.
Справа от него взлетела в воздух с дымным следом и зависла красная ракета. Сэм подумал, что люди внизу достаточно сообразительны, и еще, что не пришлось жечь впустую топливо, летая над островом кругами, и двинул машину к заливу. Он хорошо знал свою машину, чувствовал себя и ее единым организмом, а потому мягко, можно сказать нежно, убрав до минимума скорость, посадил ее на поверхность океана. Рассекая винтом воздух, самолетик несся по заливу к пляжу, на котором Сэм только сейчас увидел несколько палаток и девушку с парнем, с берега машущих ему. С заглохшим двигателем амфибия по инерции достигла песчаника и въехала поплавками на косу.
Батлер выбрался из кресла, согнувшись прошел в салон и распахнул боковую дверь, впуская в салон поток соленого морского ветра. Девушка с парнем шли к нему, но больше никого в лагере пилот не увидел. Откинув железную лесенку, он спустился на берег и направился навстречу парочке.
— Меня зовут Сэм Батлер, — козырнув двумя пальцами под выцветший козырек бейсболки, представился он смуглой островитянке в легком воздушном комбинезоне, оголявшем красивые плечи, и ее не менее смуглому спутнику.
— А меня можешь называть Крузом, — без тени приветливости сказал парень, и в его руке, выдернутой из-за спины, к немалому своему удивлению летчик увидел направленный на него пистолет.
Подогнув для удобства ноги, Васильев лежал на колючей травяной подстилке с закрытыми глазами. Который шел час, никто из обитателей камеры не знал даже примерно, день и ночь смешались. Последний раз их кормили часов восемь или десять назад, выделив на ужин по спрессованному в кубики брикету вареного гороха, лепешке столетней давности и одной на всех бутылки воды. Васильев, вспомнивший о незалеченной язве, от прогорклой лепешки, в которую напихано непонятно что, отказался, попробовав горох, но и эта еда оказалась мало пригодной для его желудка. В окаменевший брикет пришлось вгрызаться, обламывая зубы, а гороховая пыль, смешавшись со слюной, залепляла ему небо и язык подобно клейкому клейстеру, что и водой не промыть. На голодный желудок разговоры не шли, и в камере стояла тишина. Все чего-то ждали, ведь долго такое положение продолжаться не могло.
Услышав громкие, чужие голоса наполнившие комнату надзирателей, и щелканье замочного механизма, Васильев отполз к стене. Он заслонил глаза рукой в тот момент, когда дверь распахнулась, и блеклый свет фонаря буквально ослепил его.
— Выходите, — сказал вертухай, легонько ударяя по своей ладони резиновой дубинкой.
— Go, go, go!.. — на американский манер заторопил пленников бритый наголо молодчик с закатанными рукавами. — Go out!
