Запалив бикфордов шнур, воткнутый детонатором в налепленную вокруг замка полосу пластида, полковник отбежал за угол и зажал уши. Рвануло с такой мощью, что земля подпрыгнула под ногами, а замок отлетел напрочь вместе с куском обшивки. Еще не рассеялась дымка, когда он ворвался в кабинет и понял, что опоздал, увидев распахнутый пустой сейф и отодвинутый книжный стеллаж с потайным ходом.
«Сбежал, собака!» — расстроился он и последовал было к стеллажу, как сзади на него налетела мулатка и, с разворота, нанесла удар ногой в спину.
Он не успел блокировать и полетел на ковер, вдобавок ударившись о пулемет. Бросив его на полу, откатился — армейский ребристый ботинок, в который была обута дамочка, с силой пришелся по ковру, где он только что лежал.
Полковнику не составило бы труда сломать эту красавицу, но он был мужчина, и не в его правилах бить слабый пол. Однако мулатка с его правилами была не знакома, и зарядила ему такой пинка в грудь, что у полковника перехватило дыхание. Он выстоял и, отступая от раздухарившейся девицы, только успевал ставить блоки, отбивая неслабые ее ударчики. Дамочка всерьез увлекалась восточными единоборствами и могла за себя постоять.
Поймав на лету ее ногу, Родригес так завернул ее на бок, что соперница неловко завалилась, шипя, как разъяренная змея. Он еще только собирался сделать шаг к стеллажу, как теперь уже она ухватила его за лодыжку и дергала, стараясь его уронить.
— Как ты меня достала!
Полковник наклонился и, намотав на кулак ее густые вьющиеся волосы, кое-как оторвал от своей ноги. Она с яростью смотрела ему в лицо, скаля зубы.
— Отстань, или я сделаю тебе больно, — предупредил он ее в последний раз, отпуская косу.
Мулатка предупреждениям его не вняла, и, едва он наклонился забрать пулемет, кошкой прыгнула ему на спину, больно тычась коленками и расцарапывая когтями лицо. Это уже совсем не входило ни в какие ворота. Родригес взвыл от боли — до чего же больно она царапалась! — завертелся, отыскивая стену и, с разбега, ударился о нее спиной. Не своей, разумеется…
Дамочка разжала свои коготки, чего ему и было нужно. Ухватив за рукав хлопчатобумажной пятнистой куртки, полковник броском повалил ее и, забыв о неуместной галантности, закатил ей такую пощечину, что дикая кошка потеряла сознание.
Борьба изрядно вымотала его, через все лицо краснели, напитываясь капельками крови, глубокие царапины, следы ее когтей. Подняв пулемет, он последовал было к потайному ходу, куда скрылся Крафт, но, почуяв неладное, вернулся к сейфу. То, что предстало ему, заставляло забыть о сбежавшем управляющем и его миллионах. Внутри сейфа тикал небольшой передатчик, а на табло, в сторону уменьшения, бежали и бежали цифры. До взрыва оставались какие-то минуты.
Он никогда раньше не имел дела со взрывными устройствами и даже не знал, с какого боку к ним подходить. Но времени на раздумье не было. Полковник потянулся к кнопкам на адской машинке, нажимал все подряд, напрасно надеясь этим остановить ее ход. Две первые цифры сменились нолями, последние отсчитывали третий десяток.
«Тридцать секунд!» — похолодел он, отступая от сейфа.
Последнее, что пришло ему на ум — пулемет, стоявший на полу. Подняв его за дуло, полковник принялся прикладом крушить прибор, разбивая его на кусочки. Отлетала пластмасса от корпуса, сломалось стекло, закрывавшее циферблат, а цифры продолжали бежать как заговоренные.
Он развернул пулемет, отступил еще на шаг и врезал очередью по коробке, разнося его в клочья. Отдача толкала его в больное плечо, но он стрелял и стрелял, пока не перебил кабель, ведущий куда-то в стену. На табло исчезла последняя единица, сменяясь нолем. Полковник отпустил спусковой крючок, пустая лента вывалилась ему на ноги, и зажмурился…
Прошла секунда, другая, но взрыва все не было. Он осторожно разлепил глаза, заглядывая в издырявленный пулями сейф. Искуроченный датчик валялся на засыпанной пылью полке, искрили перебитые кабеля.
Взрыва не произошло!..
Полковник вздохнул с облегчением, чувствуя в ногах непомерную тяжесть, и хотел было сесть в кресло, чтобы перевести дыхание, но воспоминания о сбежавшем Крафте вновь вернулись к нему. Перешагнув через лежавшую без чувств мулатку, он зашел за бутафорский стеллаж и побежал вниз по лестнице.
Патроны кончались. Прячась за столом, в россыпи стреляных гильз, молодой наемник сменил последний магазин и передернул затвор. Больше всего на свете хотелось ему удрать отсюда, но как это сделать, когда до дверей никак не меньше пятнадцати простреливаемых метров, которых ему пройти не дадут? Разве что прижать стариков так, чтобы не смели и носа поднять, и смыться под шумок…
Настраивая себя на боевой лад, он сгреб со стола разорванный, рыхлый пакет с порошком, сунул в него нос и глубоко вдохнул, жадно забивая ноздри наркотическим дурманом. Дурь не замедлила ударить ему в голову. С выпученными, налившимися кровью глазами, он сорвался с пола, заорав что-то, подбадривая тем криком себя и запугивая врагов, и пошел к дверям, всаживая короткие, в два-три патрона очереди в стенку шкафа, за которым они укрылись.
Они и не высовывались оттуда, приводя его в неописуемое торжество от ощущения собственной неуязвимости. Он шел им навстречу, как монстр, как терминатор, как сама смерть, и ничто и никто не смел его остановить…
Пули калибра 7,62 с малого расстояния насквозь прошивали железные бока шкафа; профессор бросился на пол, спасаясь от них. Борисов, избавившись от его ненужной опеки, высунулся из-за шкафа с автоматом, но охнул, раненный под ключицу, и повалился на профессора.
— Кирилл! Кирилл!!! — затормошил его Морозов, пугаясь мертвелой бледности, залившей его лицо.
Борисов лежал пластом, ни на что не реагируя; из припухлой раны возле шеи стекала струйка крови. Но он был жив и дышал; приложившись ухом к волосатой его груди, профессор расслышал редкие, замедленные толчки.
Когда он отнял голову от груди раненого товарища, увидел над собой камуфлированную фигуру молодчика. Он был не то пьян, не то обкурен. Глазенки его блестели влагой, зрачки сузились до маковых зернышек. И он чего-то медлил, не стрелял, хотя в его власти была нажать на курок и навсегда пригвоздить ученых к кафельному полу цеха. В следующее мгновение до профессора дошло, что он не убивает их не из жалости, а досыта наслаждается одержанной победой, и что палец его вот-вот нажмет спусковой крючок.
Инстинкт самосохранения, заложенный природой в каждом индивиде, требовал незамедлительных действий, и рука профессора, помимо его воли, сама нашла оброненный Борисовым чешский автомат…
Он словно бы пробудился от наваждения, когда хлопнул выстрел, и выронил дымящееся оружие, точно обжегся о него. Бандит нелепо взмахнул руками и повалился навзничь. Убил он его или только ранил, меньше всего сейчас беспокоило профессора. Подле него лежал истекающий кровью, стонущий Борисов, и ему нужна была помощь.
Перестрелка, звучавшая в подземных коридорах, утихала, постепенно сходя на нет, но установившаяся тишина не приносила успокоения запертым в оружейном арсенале женщинам, ибо они не знали, что тому причиной. Очень хотелось верить, что затея Родригеса удалась, что ребята справились с Крафтом и его наемниками, и что злоключения кончились. Но другая, более трезвая мысль, тревожила их куда больше. Когда охраны на острове минимум втрое больше, и в ней не новички, а наемники, уже проверенные войной, что противопоставят им ученые, или тот же студент Глотов, еще не служивший в армии? Живые мишени.
— Я так больше не могу, — изводилась в ожидании Ирина, расхаживая по арсеналу. — Чего мы тут сидим? Чего ждем? А наших, может быть, сейчас…
Она тут же постаралась выбросить из головы глупые бабьи мысли, но легче от того не
