Неизбежный в конце тысячелетия бурный интерес к тайным знаниям и всевозможным чудесам позволил выявить любопытную закономерность: все чудеса, даже самые новомодные, вроде НЛО и инопланетян, тяготеют к старым, меченым местам. Так, снежного человека чаще всего встречают в Приполярном Урале и в низовьях Оби. В. Пушкарев, руководитель нескольких экспедиций по поискам гоминоида (в последней экспедиции он погиб, как сообщает «Книга тайн» (М., 1996), при невыясненных обстоятельствах, и тело его до сих пор не найдено), собрал интересные свидетельства о неизвестном существе, внезапно появляющемся из мрака и пропадающем неведомо куда. В этих же самых местах еще в XVI–XVIII веках были записаны рассказы самоедов о таинственных сиртя (сииртя, сихиртя…), живших здесь в былые времена и ушедших под землю; теперь они живут в подземельях, сторонятся солнечного света и только иногда ненадолго выходят из своих убежищ.
Встречи с таинственными гоминоидами отмечаются и в районе Кунгура; некоторые из этих встреч освещались в прессе: «…в первом часу ночи житель деревни Александр Катаев 25 августа 1974 года шел вдоль реки. Услышал: кто-то бултыхается в воде, подумал — большая рыба. Но когда услышал странное бормотание, то поднялся и залег в кустах. Метрах в пяти от себя увидел как бы людей, мужчину и женщину. Оба сплошь серого цвета, только у самки голова в рыжих кудрях. Потом вошли в воду и поплыли бесшумно…»
Тот же А. Катаев рассказывал, что в пятидесятых годах в сети рыбаков попал чертенок — весь в шерсти. Он дико визжал, ревел и кусался, его выпустили, и он сразу нырнул в реку. Место встречи тоже не случайное: районы карстовых пещер традиционно полны загадок.
Кстати, знаменитый Молебный треугольник — зона предполагаемых контактов с инопланетянами — совсем недалеко отсюда.
Что же касается бажовских мест, то чудеса продолжаются и здесь; записываются даже новые бывальщины: «Со стороны гор надвигались валы плотного, светящегося в темноте тумана. Высота слоя казалась небольшой — полтора, два метра, но туман разбухал буквально на глазах. У нас были с собой приборы, которые показали, что напряженность электрического поля в районе образования тумана превысила грозовую! А брошенная в зону тумана тонкая металлическая проволока в шелковой изоляции вспыхнула и сгорела». Рассказывают, что моторы машин, попавших в туман, перестают работать, а люди, настигнутое туманом, могут погибнуть.
Старые бывальщины тоже живы: здесь по-прежнему водит, сбивает с дороги и «не пускает идти»… И все колдовские знаки связаны с наличием в земле полезных ископаемых, главным образом рудных, и держатся они (знаки) в этих краях еще и потому, что сами бажовские места до сих пор остаются рудничными и заводскими.
Уральский способ жить на том и стоит, что все мы испокон веку люди рудничные и заводские, горные и пещерные, земные и подземные; на гербе Екатеринбурга, признанной уральской столицы, изображены рудничный колодец и плавильная печь…
Рудное месторождение всегда было знаком силы — сокрытой в земле энергии, и связь его с рудниками и подземными пространствами считалась естественной. В летописи персидского историка Рашида ад-Дина приводится любопытная легенда из истории монголов: «…и нашли они место, где постоянно плавили железо. Они заготовили в лесу много дров и уголь. Зарезали семьдесят голов быков и лошадей, содрали с них целиком шкуры и сделали кузнечные мехи. Потом стали раздувать огонь до тех пор, пока тот горный склон не расплавился. Было добыто безмерное количество железа, и вместе с тем открылся проход». Стало быть, даже степняки-монголы знали, что такое Руда и Гора. Что же касается древних уральских рудокопов, то они, как утверждают местные легенды, именно в горе и жили и ушли из этих мест подземными каменными коридорами, оставив на месте силы верные знаки своего присутствия.
Урал — огромное скопище камня и руды — потребляется и разрабатывается с незапамятных времен. Уже в каменном веке жившие здесь люди использовали в своем хозяйстве 60–65 различных горных пород и минералов. С началом металлургии их стало много больше, и процесс этот не останавливается.
Рудокопы и металлурги, добывающие руду в ямах, рудниках, в земном чреве, где она (руда) зародилась и вызревала до времени, выполняли особую миссию, близкую к родовспоможению. Руда символизировала плодородие Матери-Земли, и человек, извлекающий ее из подземной темноты на поверхность, становился сотрудником Земли, вмешивающимся в ее сокровеннее ритмы. Можно понять, почему женщин к печам не подпускали: при рождении металла восприемником был мужчина. И кузнец — делатель металла и металлических изделий — в мифах всех народов был наделен необыкновенной созидательной силой и поистине божественными возможностями: всемогущий мастер, он был связан со стихиями земли и огня, небесного и подземного, стало быть, со всеми тремя мирами, и часто выступал посредником между ними.
Поселок древних металлургов, где плавильные печи (сами — рукотворные пещеры) располагались на высоком месте, у воды, на проточном ветре, и старые уральские заводы, до начала века работающие исключительно на силе воды и потому непременно стоящие при плотине, на обоих берегах реки и поперек реки, вблизи гор и горных выработок, были местом встречи всех стихий, и обеспечение их нерасторжимого единства было главной задачей технологии производства металла.
— В священных тибетских текстах записана древняя легенда, согласно которой Город Богов на Тибете (гора Кайлас и окружающие ее вершины) в допотопные времена, когда Северный полюс находился совсем в другом месте, построен прибывшими из космоса Сынами Богов с помощью пяти элементов; ими были воздух, вода, земля, ветер и огонь… Точно из этих же элементов производят металл, так что металлургический завод не случайно был рабочим цехом и святилищем одновременно.
Планировка раннего Екатеринбурга — своеобразный небесный код, отражение неба на земле, модель Вселенной — перекликается с принципами планировки древних культовых сооружений. И — цитирую по очерку Н. С. Корепанова «В раннем Екатеринбурге» (Очерки истории Урала. Вып. 4. — Екатеринбург, Банк культурной информации, 1996):
«Далеко не случайны расположение городских осей по сторонам света и первоначально четырехугольная форма крепости. Число 4 считалось воплощением идеально устойчивой структуры, целостности Вселенной: 4 стороны света, 4 времени года, 4 стихии (огонь, воздух, земля, вода) и т. п. „Число совершенства“ квадрата или четырехугольника заключалось в числе узлов крепости, 8 бастионах; этот мотив перекликается и с 8-конечным православным крестом. Пять дорог, расходившиеся от пяти крепостных ворот, соотносилось с известными в христианском мистицизме пятью „зонами неба“, „обращенными вовне“».
Центром крепости, а равно и центром мироздания являлась плотина, регулятор водной или же «вселенской» энергии. Река делила город на две стороны — Правую и Левую, светлую и темную, плотина, связывая их воедино, символизирует единства дня и ночи, разума и души, жизни и смерти, мужского и женского начал.
Идея и композиция уральского города-завода естественно отражает первобытную гордость древних мастеров: сердцем города была плотина (она сооружалась первой), стоящие возле нее плавильные печи и заводские фабрики строились почти одновременно с ней, а городские кварталы возводились после и вокруг главного — завода — ему в помощь и на потребу. В заводе видели не только продолжение и проявление великой энергии земли, но еще инструмент упорядочения и организации этой энергии. Если рассматривать строительство завода как долгосрочный договор с природой, получается, что Земле — земное здесь, на Урале, воздавали прежде, чем Богу — Богово; и традиционный уральский горнозаводский пейзаж выглядит соответственно: у нас заводские трубы стоят выше церковных куполов. Может быть, как раз поэтому вера в Хозяйку держалась долго, и ее местопребывание всегда предполагалось в теснейшем соседстве с рудником и заводом.
Наркис Матвеевич Мамин, отец писателя Д. Н. Мамина-Сибиряка, священник прихода Висимо- Шайтанского завода, человек образованный, серьезный и широкомыслящий, говорил о заводе с уважением и восхищением: «Человек, в первый раз пришедший сюда, не может быть не удивлен громадностью и разнообразием, дополненными порядком, чистотой, изяществом фабричных устройств завода. Сколько времени, труда и капитала и сил было потрачено, чтобы строить и строить».
Сам Дмитрий Наркисович до сегодняшнего дня — и теперь уж, наверное, навсегда — так и остается единственным писателем, разглядевшим в здешней заводской философии стихийную мощь и поистине жизнеустроительный смысл. И самое главное в «Приваловских миллионах» — не банальная история о том,
