в Сибирь, на Алтай!» И еще Бажова с его тайной силой.

Тайная сила в рабочий фольклор никак не вмещается: ранг не тот. Что касается девиц в блестящих платьях, болотных туманов или заговоренных кладов, то их происхождение понятно — они связаны с земным богатством; разговоры о золоте появились вместе с золотом. Первое видение мужика в желтой блестящей рубахе связывают с первооткрывателем уральского золота Ерофеем Марковым.

Но горная хозяйка — совсем иное дело. Ни лица постоянного, ни имени, ни срока; кем хочет, тем и обернется, где хочет, появится; и человек, и камень, и земля, и нечистая сила, неисчислимые богатства, беспредельная мощь: «Худому с ней встретиться — горе, и доброму — радости мало». Живет под землей, в горе, в царстве мертвых, попасть туда трудно, а уйти еще трудней: даже если и выйдешь, долго не поживется.

Ни в русском фольклоре, ни в башкирском, ни в ханты-мансийском подобных фигур нет. Мансийская Калташ-Эква («нижнего мира мать, земная мать» и даже «вершины горы Сакв горная женщина») на малахитницу ничуть не похожа: была женой верховного бога Нум-Торума, родила сына и считалась прародительницей людей и покровительницей рожениц; в районах наиболее подверженных влиянию христианства Калташ воспринималась как божья матерь. И хотя Калташ некоторое время действительно была в горе, хозяйкой Горы и Камня она никогда не была. Но если вспомнить, что Урал был прародиной древних народов, оставленной землей отцов и богов, потерянным адом и раем, то можно понять, откуда взялось специфическое отношение к земле и подземному царству и на кого похожа наша Хозяйка. Можно понять, почему в ее палатах где-нибудь под Гумешками или Зюзелькой порядки те же, что в древнегреческом Аиде: «наверх больше ходу нет», а если чудом и уходит кто, то в спину ему, как тому Орфею, говорят так: «Иди не оглядывайся. Худо будет».

Сама красота и неисчерпаемость уральских недр (руды, золото, драгоценные камни) совершенно естественно увязываются с идеей Великого Подземелья — узилища свергнутых богов и места успокоения предков, когда-то населявших эту землю, впоследствии оставленную. Поэтому уход из горы — к живым людям — каждый раз уход из земли и от земли — от прародины и золотого века.

Тайная сила — это не только Хозяйка, она многолика, необъятна и непостижима. Просто красавица в каменной пещере и в малахитовом платье вернее потрясает воображение: зримая и невероятная, здешняя и нездешняя.

Хозяйка — вовсе не спасительница и не заступница. Нет никаких оснований ее классово ориентировать и представлять поборницей социальной справедливости. Разумней предполагать, что она знает закон общения человека с землей и карает за нарушение этого закона. Барин наказан не за то, что барин, а за то, что жаден и глуп; приказчик — за то, что бесчеловечен и жесток. Сочень и Кузька- Двеорылко (кстати, оба рабочие) на чужой клад позарились. Андрюхе она помогла, но совсем не потому, что он рассчитался с хозяином откровенно революционным образом (заморозил все печи на заводе), — она явилась после этого, когда социальный конфликт был уже исчерпан, так что Андрюхин бунт можно расценивать как очередное испытание на прочность: Хозяйка любит над людьми мудровать.

Степана она испытывает еще изобретательней: заставляет выбирать между земной женщиной и земной жизнью и царицей подземного царства.

Хозяйка не заступается за обиженных, но отмечает избранников — своих: талантливых, бескорыстных, чистых сердцем и… способных вынести знакомство с тайной силой.

Умение умирать непременно входит в этот кодекс чести: Хозяйка оплакивает Степана («у высокого камня лежит, словно улыбается») и брезгливо («Хозяйка даже плюнула») обрывает Северьяна, жестокосердного приказчика, на коленях вымаливающего себе пощаду: «Погань, пустая порода! И умереть не умеешь. Смотреть на тебя — с души воротит». Ее люди умирают спокойно.

Обычно все они уже отмечены судьбой: сиротством и одиночеством. Одиноки Андрюха и Степан, Илья — бобыль, «сам большой, сам маленький»; Данилка-Недокормыш — сирота круглая, Танюшка хоть и не совсем сирота, а людей сторонится: «подружек у ней нет, на парней глядеть не хочет… Разве это девка? — Статуй каменный». Это понятно: одиночество — главнейшее условие для сохранения тайны.

Все причастные тайной силе, даже видевшие однажды ее проявление — Таютка, дед Кокованя, Даренка — все одиночки. Люди, более основательно знакомые с тайной силой, и безродные, и нездешние: Соликамский парень — чужой, пришлый, «в лесу жил, с колдунами знался»; Чертознай — чудной старик, никто не знает, чем живет и занимается.

Интересно, что знакомство с тайной силой счастья никому не приносит, более того, эти люди подолгу на земле не живут: умирают или куда-то деваются. Бажов говорит об этом спокойно, как бы походя: «невеселый стал», «здоровьем хезнул», «долго не пожилось»; такая, значит, судьба, такие люди… Интересно и другое, что они в свою очередь причащают тайне других (Жабрей — Дениску, Чертознай — двух мальчишек-старателей), но всякий раз выбирают, сообразуясь с определенным нравственным кодексом: чтобы работящий был, не жадный, не злой, не завистливый, чтоб на чужое не зарился, тайну берег… Этот кодекс известен по старым легендам о каменных богатырях, и его же во все времена чтили уральские горщики. У них, конечно, были еще и свои — производственные — секреты, но все держалось на главной «тайности» (тайное слово, тайное место, тайный ритуал), открыть которую могли только избранному. В противном случае «тайность» не работала: не терпела огласки. Так обеспечивалась преемственность: из надежных рук в надежные руки.

Все это, безусловно, относится и к мастерству. Есть у Бажова мастера в хрестоматийном, словарном значении этого слова (большое умение, искусство в какой-либо области, отличное владение ремеслом): «Живинка в деле», «Чугунная бабушка», «Иванко-Крылатко» — это как раз о таких мастерах, о том, сколько опыта, терпения, ума и души нужно вложить в свой труд, чтобы стать настоящим мастером и умельцем.

Но у Бажова есть и другие мастера, искусство которых держится на тайной силе: они — избранники, им помогает сама хозяйка. Она передала мастерство Танюшке, помогла Мите: «рука с кольцом и в зарукавье» нужный камень прямо на станок положила; Данила вообще в горе жил, учился у горных мастеров.

Кто такие горные мастера, Бажов не объясняет: тайна должна оставаться тайной. Но невозможно не заметить, как похожи они, сокрытые в горе, на мудрецов и хранителей духа, укрытых где-нибудь на Алтае или в Гималаях и поныне вызывающих интерес и доверие. Тот же Н. К. Рерих верил в них и надеялся найти; но в этом плане его экспедиции не принесли желаемого результата.

Это мастерство особое, ему не научишься: нужно быть достойным и избранным; и платой за него чаще всего становится жизнь, во всяком случае, земная. Тут Хозяйка точно оговорила условия: «С ней пойдешь — все мое забудешь, здесь останешься — ее и людей забыть надо». И конечно, молчать: «Про гору людям не сказывай». Получается, что тайны горных мастеров не для людей. Или не ко времени.

Чин горного мастера вызывал самое высокое уважение, но одновременно нечто похожее на суеверный страх. Так, после того, как Данила пропал, «кто говорил, что он ума решился, в лесу загинул, а кто опять сказывал — Хозяйка взяла его в горные мастера»; Катю с тех пор называли «мертвяковой невестой». Так что факт ухода в горные мастера приравнивается к сумасшествию и гибели.

Данила, возвращаясь на землю, главное, тайное знание оставляет под землей: «Сам он пришел за тем, что теперь забыл».

И вот замечательная деталь: самым уральским, символическим НАШИМ мастером считается не Иванко-Крылатко, оказавшийся талантливей немецких мастеров, и не Тимоха-Малоручка, который все как есть здешние ремесла изучил до тонкости, а именно Данила-мастер, тот, что в горе жил и самой Хозяйкой отмечен.

Магия Хозяйки как фигуры чисто уральской, — безусловно, заслуга Бажова. Горная матка наших местных преданий и бывальщин не так велика и страшна и порой откровенно похожа на русалок и леших. Бажовская Хозяйка встает из темноты Тартара и Аида в малахитовом платье и русском кокошнике, и ее величественное поведение спокойно увязывается с русскими обычаями и поверьями: гостя встречает, угощает по русскому обычаю («щи хорошие, пироги рыбные, баранина, каша и протчее…»), но сама не ест (неживые не пьют и не едят), расставаясь, плачет, но слезы каменные.

Современное литературоведение считает миф созданием коллективной народной фантазии и связывает его всецело с первобытным (неразвитым) сознанием. Такое высокомерие отчасти объясняется тем, что литературе, всегда пребывающей в настоящем времени, нет нужды помнить себя в пеленках.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату