Он отпустил ее руку, взял телефонную трубку и попросил связать его с сестрой-хозяйкой.
Из их разговора Софи тут же поняла, что он рушит все ее планы. Опять он за свое! Вряд ли сестра- хозяйка догадалась о чем-нибудь, думала она про себя. Он положил наконец трубку и встал.
— В десять минут второго у входа. Только не снимайте пока свою униформу, на случай, если вы им вдруг немедленно понадобитесь. Не задерживайтесь — я обещал миссис Гринслейд, что мы приедем в четверть второго.
Софи удивленно посмотрела на него.
— Вы обещали бабушке… — Глаза ее скользили по его лицу. — Но они не ждут меня.
Он был уже в дверях.
— Нет, ждут. Забыл сказать, что я уже звонил вашей бабушке и сказал, что вы придете домой на ленч.
Она нахмурилась:
— Ах вот оно что!
Возмущенная его бесцеремонностью, она собралась было продолжать в том же духе, но он вдруг поднялся и молча ушел.
За ленчем он сидел рядом с миссис Гринслейд. Нарезал мясо с таким же мастерством, как это делал дядя Джайлз. Даже с большим. Софи заметила, что он успел крепко подружиться с Пенни и Бенджамином, а также завоевать расположение бабушки. Даже Синклер, обычно такой сдержанный на новые знакомства, и тот не имел ничего против него. Они пили кофе в гостиной, возле камина. Тут и там валялись «жертвы» их досуга — это и воскресные газеты, и заброшенное вязанье Пенни, и наполовину разгаданный Беном кроссворд. Миссис Гринслейд сидела у камина, и на коленях у нее уже лежал свежий. Ее ноги упирались в толстенный словарь, служивший ей скамеечкой, — она никогда не решала кроссворды без предварительного совещания с этим всезнайкой, способным просветить ее относительно коварной двойственности значения некоторых слов. Ионхер ван Остервельд устроился на стуле напротив бабушки; Клякса тесно прижимался к его колену — его полузакрытые глаза выражали блаженство, когда Макс трепал его за уши. Титус расположился на начищенных до блеска ботинках голландца, игнорируя предложения его хозяев полежать у них на коленях.
Софи, свернувшись клубком на кушетке и наблюдая за этой идиллической сценкой, сказала вдруг:
— Ну разве это не удивительно, что они так любят вас? Обычно они такие суетливые.
Софи видела, как у него дернулась губа и он приподнял свои темные брови. Она покраснела и поспешила прибавить:
— О, только, ради Бога, не подумайте, что я хотела вас оскорбить. Я имела в виду, что животные чувствуют тех, у кого есть свои собаки.
— Очень даже может быть, — ответил он, — но мне приятнее думать, что у них просто недурной вкус.
Все дружно засмеялись, а Пенни спросила:
— Они не скучают, пока вы в отъезде? Ваши собаки, я имею в виду.
— Скучают, да еще как. Но у них масса друзей. А ваше гостеприимство — для меня целое событие.
Софи посмотрела на часы и неохотно встала. Бабушка подставила щеку для поцелуя.
— Ты должна идти, дорогая? Какая досада, особенно теперь, когда мы так хорошо все устроились. Ну ничего, надеюсь, ты неплохо проведешь остаток дня, — прибавила она рассеянно. Макс тоже поднялся и подошел к двери. — Макс, не исчезай надолго, — послышался голос бабушки, когда они уже выходили из комнаты.
Они не разговаривали во время недолгой поездки обратно в больницу. Софи кратко поблагодарила его за то, что он ее подвез, и стала, не оборачиваясь, быстро подниматься вверх по ступенькам. Уже через полчаса она кипятила инструменты рядом с Томом Каррадерзом; пациент оказался противнейшим типом: он все время привередничал, придирался — в общем, оказался не из тех, с кем бывает приятно поговорить. Но едва только этого надменного пациента вывезли из операционной, как зазвонил телефон — у больного тяжелые осложнения после операции, и мистер Каррадерз должен немедленно его осмотреть. Том Каррадерз проворчал что-то себе под нос и вышел. Софи отослала медсестру вниз сообщить, что доктор спустится, как только будет готов. День выдался таким напряженным, что даже не удалось выпить чаю. Больной с осложнениями отнял у них уйму времени, и было уже почти шесть часов, когда Том и доктор Уокер вышли из операционной вслед за санитарами. Софи и еще две медсестры быстро привели в порядок инструменты. Потом Софи отпустила всех ужинать, а сама осталась в операционной, занимаясь иглами, и вдруг вспомнила девочку, которую Макс ван Остервельд прооперировал неделю назад. Сегодня Том сказал ей, что ребенок умер.
— Ван Остервельд видел ее сегодня утром, но ничем помочь уже не мог. Очень благородно с его стороны было прийти сегодня, в свой выходной. Он, оказывается, не ложился до четырех накануне, все ездил по городу — так переживал.
Софи сортировала иглы и старалась не думать о последней фразе — за ней могло скрываться все, что угодно. Она встряхнула своей аккуратно причесанной головкой, намереваясь таким образом избавиться от навязчивых мыслей. Хотя ее это нисколько не касалось, она полагала, что найдется немало хорошеньких медсестер, которые не задумываясь согласились бы выезжать с ним за город.
Софи выбросила испорченные иглы в ведро, а когда вернулись с ужина сестры, сказала, чтобы они уходили домой. Ей и самой было пора идти. Она потушила везде свет и пошла переодеться.
Неизвестно откуда показался «бентли» — машина остановилась прямо у входа в больницу. Дверца ее приоткрылась, и она услышала голос Макса:
— Садитесь.
Уж этого она никак не ожидала, поэтому процедила сквозь зубы: «Привет!» — и села в «бентли». Когда они подъехали к ее дому, он вышел с ней из машины и проводил до дверей. Пенни выбежала из кухни встречать их.
— Ну вот наконец и вы! — воскликнула она. — Я приготовила наивкуснейший ужин, а Макс принес бутылочку отменного вина.
Макс захлопнул входную дверь и, усмехнувшись, сказал:
— Сегодня я здесь поживу. Надеюсь, вы не очень возражаете?
Софи улыбнулась:
— Ну что вы.
Он внимательно смотрел на нее, а Софи продолжала:
— Вы выглядите усталым — был тяжелый день?
— А вот у вас прекрасный вид, хотя, признаться, кажетесь чем-то расстроенной.
Софи направилась в гостиную.
— Да, я слегка огорчена, но лучше не будем об этом.
— Нет, отчего же? Давайте поговорим прямо сейчас, — спокойно сказал он и положил руку ей на плечо. — Вы слышали о нашей юной пациентке?
— Том Каррадерз рассказал мне сегодня вечером. Я… — Она тяжело вздохнула. — Это несправедливо, ведь она была еще совсем ребенок.
Он нежно обнял, положил вторую руку на другое плечо, повернул к себе.
— Болезни, несчастные случаи, смерть — это всегда несправедливость, не так ли? Не потому ли мы отдаем этому столько сил? — Он легко провел пальцем по ее щеке — ей было приятно его прикосновение. — Зато наша тихая, спокойная мисс Гринслейд не пострадала, верно?
Молчаливая, она стояла рядом с ним, ощущая на своих плечах приятную тяжесть его рук и подавляя страстное, безудержное желание броситься на его широкую грудь и вволю выплакаться. Но, взяв себя в руки и выбросив из головы этот нелепый сиюминутный порыв, она сказала ровным голосом:
— Вы совершенно правы; особенно много сил отдаете вы. Спасибо вам за поддержку.
Он улыбнулся:
— Ну, так-то лучше.
И, взяв ее за локоть, повел в гостиную.
