не дали мне объясниться.
Она уставилась на его галстук — итальянский шелк приятного синего цвета.
— В этом нет необходимости, — сказала она нарочито веселым голосом. — И если это все… вы не возражаете, если я пойду?
— Нет, это не все, и я возражаю против вашего ухода, — ответил он теперь очень спокойно. — А вы сейчас же поедете ко мне домой. Мне необходимо поговорить с вами.
Как Софи ни старалась, сдержаться ей не удалось.
— Никуда я с вами не поеду и слушать вас не собираюсь! — раздраженно крикнула она.
С какого-то задания в вестибюль вернулся Ханс. Не спеша он зашел в свою будку. И хотя был довольно далеко от них, все прекрасно слышал. Макс взглянул на него, потом повернулся к Софи и вкрадчиво сказал:
— Моя дорогая девочка, если вы сейчас же не спуститесь по этим ступенькам и не сядете в машину, клянусь, я возьму вас на руки и сам донесу до нее.
Софи насторожилась.
— Вы не посмеете…
Она искоса взглянула на него и поняла, что сейчас он, пожалуй, способен на все. Хотя Ханс все слышал и видел, Макс именно так и поступит, с огорчением думала Софи. Решив, что возражать бесполезно, она повернулась и, пройдя с ним до дверей, вышла во двор, жестоко продуваемый всеми ветрами. На Софи было только легкое хлопчатобумажное платье, и она дрожала как осиновый лист.
По дороге в Хазис Макс не проронил ни слова. Только когда они вошли в прихожую, он, снимая пальто, бросил швейцару через плечо:
— Годен, будьте добры, проводите мисс Гринслейд в малую гостиную.
Он последовал за ней и, когда они вошли туда, сказал:
— Садитесь. — Он предложил это так нелюбезно, что она тут же отказалась, оставшись стоять, как телеграфный столб, около круглого стола из орехового дерева. Макс пожал плечами и, подойдя к камину, какое-то время молча смотрел на нее.
— София, я должен вам кое-что сказать.
Она оторвала глаза от стола, который до этого подвергла тщательному осмотру, и посмотрела на Макса:
— Не надо. Я уже говорила вам, что ничего не желаю слышать. Да и о чем, собственно, говорить-то? Я видела вас вместе тогда на вечере.
Макс прищурился:
— Неужели? Продолжайте, это становится интересно.
Он подошел к французскому окну, открыл его и впустил в комнату Джека и Мэг, которые, восторженно поприветствовав хозяина, подбежали к камину и распластались возле него, чтобы погреться. На Софи они не обратили ни малейшего внимания, будто ее и не было тут.
— Софи, я должен принести вам свои извинения за столь грубые манеры моих собак, — вежливо произнес он, подошел к камину, прислонился спиной к его теплой стенке и стал смотреть на Софи.
Вот тут-то терпению ее пришел конец. За последние дни она выслушала от него так много грубости, вынесла столько страданий и унижений, что теперь последствия этих душевных мук низверглись потоком слов, контролировать который у нее не было сил.
— Вы что, издеваетесь надо мной, называя меня Софией? Я ненавижу вас, как, впрочем, и себя за то, что поверила вам тем вечером. Еще больше презираю себя за то, что забыла о бедной Тинеке, — она рыдала на ваших руках, разрывая себе сердце. Хотя какое вам может быть до всего этого дело, если у вас нет сердца. Ах, обо мне не беспокойтесь! Кто я для вас такая? Не более чем медсестра без каких бы то ни было перспектив на будущее, да еще к тому же такая простушка-замарашка. Ну чем не законная добыча для таких, как вы… — Она прервалась на мгновение, увидев его бледное лицо и горящие от гнева глаза. Но ее гнев превосходил ярость Макса, и она продолжала: — Но Тинеке… как вы могли быть таким жестоким с ней? Этого я понять не могу. Вы самый настоящий прожигатель жизни — беспринципный, эгоистичный и самонадеянный, злоупотребляющий своими деньгами, именем и положением…
— Довольно! — Хотя голос его был достаточно мягким, холодок, который от него исходил, пронял ее до самых костей. — Вы сказали предостаточно, не нужно вдаваться в детали. Что касается меня, то не могу и не хочу заставлять вас выслушивать то, что хотел сказать. — Он потормошил Мэг кончиком модного ботинка и продолжал спокойным, хотя и угрожающим тоном: — Я запрещаю говорить вам подобные вещи в мой адрес.
Положив руку на стол, Софи стояла прямо и твердо, несмотря на то что у нее подкашивались ноги.
— Я буду говорить то, что захочу, — вызывающе возразила она. Потом замолчала, как только в комнату вошел Годен, который принес им чай. Поставив поднос на стол, тот сказал тихим голосом:
— Я подумал, сэр, мисс Гринслейд не откажется от чашечки чаю с дороги, вот я и позволил себе вольность не дожидаться вашего заказа. — Он по-отечески посмотрел на Софи и пробормотал: — Мисс, наша повариха хочет, чтобы вы отведали ее оладьев.
Его хозяину, однако, была чужда подобная забота о гостье. Макс небрежно махнул рукой и сказал:
— Мисс Гринслейд не хочет чаю, Годен. Она сейчас возвращается к себе в больницу. Может быть, ты приготовишь машину?
Они стояли в полной тишине, когда он ушел. Укротив свой гнев, Макс расслабился и немного успокоился. Софи стояла на том же месте. Гнев ее так же поутих, оставив после себя саднящее чувство усталости и безразличия. Хотя Софи и была в дурном расположении духа, она не смогла остаться равнодушной к запаху, исходившему от оладьев. Кроме оладьев, на столе лежали хлеб, масло и крошечное печенье. Каким подспорьем для нее сейчас была бы чашечка крепкого чая, ведь она сегодня не завтракала и почти не обедала. От всех этих запахов у Софи разыгрался аппетит.
Внезапно от камина послышался голос Макса:
— Вы голодны?
— Да, — просто ответила Софи.
Он посмотрел на свои часы и как можно ласковее сказал:
— Мне очень жаль, что вы не сможете остаться на чай. — Он стоял и смотрел на нее, молча ухмыляясь, склонив свою красивую голову набок, чтобы лучше видеть ее смущение.
Софи нервно сглотнула.
— Ненавижу вас, слышите? Ненавижу! Как бы мне хотелось сейчас уехать из Голландии, чтобы больше никогда с вами не встречаться!
Макс попытался приблизиться к ней, она резко отступила назад, но все было тщетно: он мертвой хваткой и довольно больно вцепился ей в плечи и неторопливо поцеловал. А поцеловав, так резко отпустил ее, что ей пришлось ухватиться за краешек стола, чтобы не упасть. Трясущейся рукой она машинально поправила колпак на голове и слабым голосом спросила:
— О Боже, зачем вы это сделали?
— Дорогая моя, разве не этого вы ожидали от прожигателя жизни, — стареющего прожигателя жизни? — прибавил он, издав короткий горький смешок.
Софи пристально посмотрела на него: перед ней был теперь совсем другой Макс — Макс, которого она не знала. Хотя он и смеялся, она видела: он все еще сердится. Некоторые вещи, которые она сегодня наговорила ему, теперь вдруг всплыли в ее сознании и казались ей ужасными и отвратительными. Страстное желание немедленно раскаяться было расстроено возвратившимся Годеном. Укоризненно посмотрев на нетронутый поднос, он сказал, что машина готова.
Софи развернулась, собравшись уходить. Она хотела попрощаться, но поняла, что если сделает это, то расплачется. Макс тоже ничего не сказал. Не оборачиваясь, она вышла за дверь.
Глава 11
