– Да, английская ветвь. Моя бабушка была англичанкой, она оставила мне этот дом и все, что в нем находится. Я тут часто бывал в детстве и когда учился в Кембридже, так что чувствую себя тут, как в родном доме.
Она кивнула.
– Так и должно быть, раз вы здесь были счастливы. – Она вдруг засмеялась. – Подумать только, Дебби вас жалела, что вам в Лондоне одиноко.
– Добрый ребенок. А вы тоже меня жалели, Оливия?
– Нет, не то чтобы жалела. Мне было просто интересно, где вы живете. – Она торопливо прибавила: – Пустое любопытство.
Ничего плохого тут нет, решила она, когда вошла в гостиную и увидела его у двери в сад. Несколько минут в туалетной комнате Оливия давала себе добрые советы и теперь держалась спокойно, уверенно. Правда, она испытывала сильнейшее желание броситься ему на шею, но чувство собственного достоинства возобладало. Обходя комнату, она разглядывала портреты: пожилые джентльмены с бакенбардами, мужчины помоложе, с решительными подбородками, опирающимися на белоснежные галстуки, маленькие, изящные леди, несколько миниатюр с детскими головками. Были также два портрета красивых молодых женщин со смеющимися глазами; Оливия остановилась перед ними и услышала за спиной:
– Это бабушка и мама. Они совсем не похожи на женщин предыдущих поколений в нашей семье. Такие же высокие, прекрасно сложенные, как вы. И такие же красивые.
– О, – только и сказала слабым голосом Оливия. «Прекрасно сложенные» – значит, толстые? Женщины на портретах не казались толстыми, но они были пышными. Мысленно Оливия оглядела себя и вспыхнула, когда он иронически сказал:
– Нет, Оливия, я не имел в виду «Полные». Можете не беспокоиться об этом. У вас именно такие формы, какие должна иметь женщина.
Она не глядела на него. Да, беседа отклонилась от того прохладно-дружелюбного русла, в котором начиналась. Оливия сказала с вежливой холодностью, хоть щеки ее еще горели:
– У вас красивые предки.
– Видели бы вы голландскую ветвь семьи! Они провели полжизни, позируя художникам.
– Они тоже были врачами?
– Все до одного.
Она решилась взглянуть на него.
– Вам в наследство должна была достаться вся их мудрость.
На мгновенье тяжелые веки поднялись, приоткрыв ясную голубизну глаз.
– Очень глубокая мысль, Оливия. Я постараюсь поддержать семейную традицию.
В дверь постучали, вошла Бекки.
– Эта безобразница Берти опять сидит у вас на столе. А для нее тоже готов обед. Мистер Хасо, если вы уже выпили для аппетита, я разливаю суп.
Столовая находилась по другую сторону холла. В небольшой комнате стоял громадный круглый стол, вокруг него были расставлены стулья с плетеными спинками, на боковом столике блестело массивное столовое серебро, над камином эпохи Регентства мирно постукивали часы. Шторы из толстого фиолетового бархата, полированный паркетный пол. В такой комнате приятно обедать, думала Оливия, принимая от Бекки тарелку супа.
Суп оказался вкусный, с зеленью и сметаной, за супом последовали бараньи отбивные с молодой картошкой, горошком и мелкой-мелкой морковкой. А уж бисквит с кремом был само совершенство! Оливия, которая никогда не жаловалась на аппетит и к тому же была непривередлива, съела все до крошки.
Пить кофе они перешли в гостиную, и Оливия огляделась уже без смущения. Здесь не было какого-то господствующего цвета: на ковре смешались приглушенно-синий, тускло-зеленый и розовый тона, длинные парчовые шторы в обоих концах комнаты имели цвет увядшей розы, а обивка стульев соответствовала цвету ковра. Мебель из тиса и яблони и великолепный шкаф-горка с замысловатой инкрустацией украшали комнату.
– У вас, конечно, есть кабинет, – высказала вслух свою мысль Оливия.
– Да, и внизу еще одна маленькая комната, я ею не пользуюсь, Бекки говорит, у бабушки там был ее собственный уголок, где она могла пошить, почитать. Квартира большая: апартаменты Бекки, три спальни, три ванных, кухня.
– Вашей бабушке нравилось жить в Голландии?
– О да. Видите ли, они с дедушкой были идеальной парой, бабушка согласилась бы жить и в пустыне, лишь бы с ним. Но, конечно, они часто приезжали сюда, привозили детей, потом внуков.
Он смотрел на ее прекрасные черты, на глаза, светившиеся живым интересом, и недоумевал про себя, почему он все это говорит. Видимо, что-то отразилось на его обычно невозмутимом лице, и Оливия сказала тоном вежливого посетителя:
– Как интересно жить сразу в двух мирах. Она отставила чашку. – Я думаю, у вас есть дела, я получила огромное удовольствие от ленча, спасибо, и очень любезно, что вы меня подвезли. Я думаю, мне пора уходить.
Он не стал возражать, и, сказав Бекки несколько приличествующих слов, она пошла к машине. Он отвез ее на Силвестер-Кресент. Дома глядели неприветливо, тюлевые занавески на окнах были задернуты, двери заперты. Перед бабушкиным домом Оливия предложила:
– Не хотите ли зайти?
Она очень надеялась, что он скажет «нет». Но вместо этого он тут же ответил:
– Я бы с удовольствием снова повидался с вашей матушкой. – И вышел, чтобы открыть ей дверцу и вынуть из багажника вещи.
К тому времени, как они подошли к двери, мать уже открывала ее, широко улыбаясь.
– Дорогая, как я рада тебя видеть, кажется, сто лет прошло. – Она поцеловала Оливию и протянула руку мистеру ван дер Эйслеру. – Заходите, пожалуйста, мистер ван дер Эйслер. Большое спасибо, что привезли Оливию. Будете обедать? Или, может, выпьете кофе?
– Мы уже обедали, мама. У мистера ван дер Эйслера.
– Тогда чай. Может быть, рановато, но выпить чаю всегда хорошо.
– С удовольствием выпью чаю, – сказал он и пошел следом за миссис Хардинг в гостиную, где миссис Фицгиббон сидела в своем кресле.
Она протянула руку.
– Как приятно снова видеть вас, – сказала старуха со всей возможной изысканностью. – Садитесь и рассказывайте, что вы делали. Я здесь ничего не знаю, прикована к дому, только дочь составляет компанию. – Миссис Фицгиббон равнодушно подставила Оливии щеку для обязательного поцелуя. – Знаешь, Оливия, тебе тут будет скучно, уж и не знаю, чем ты будешь заниматься полтора месяца. Хотя, полагаю, твоя мать будет рада помощнице по дому. Раз уж ты здесь, можешь пойти приготовить чай.
На кухне Оливия остыла. Жалко, что он решил зайти. Бабка обожает ее унижать, обычно Оливия не дает себя в обиду, но при мистере ван дер Эйслере… Он, конечно, не интересуется ею как женщиной, в этом она не сомневалась, но, видя, что бабка третирует ее, как назойливую дуру, потеряет ту симпатию к ней, которую до сих пор проявлял. А что это значит? – свирепо говорила она себе, насыпая заварку в чайник. Это значит, что сейчас они видятся в последний раз. Она слышала, как он говорил Нелл, что осенью мама сама привезет ее в школу. Значит, у него ничего другого и в мыслях нет. Кроме того, пройдет так много времени, что все равно он ее позабудет.
Разлив чай и подав печенье, Оливия неохотно признала, что его огромное обаяние произвело впечатление на бабушку, и та стала распространяться о своих связях с дальними родственниками- аристократами, к большому смущению Оливии и ее матери. Когда он наконец встал, собираясь уходить, Оливия протянула руку, поблагодарила за то, что он ее подвез, и пожелала всего наилучшего, не отрывая глаз от средней пуговицы его жилета.
– Великолепный мужчина, – заметила миссис Фицгиббон. – Жаль, что ты ему совсем не нравишься, Оливия. Я полагаю, он хочет жениться на матери той девочки – Нелл, кажется? Он о ней говорил.
– Понятия не имею, – беспечно сказала Оливия, желая запустить мотком шерсти в эти злобные глазки. – Ничего об этом не знаю. Он был так любезен, что подвез меня, вот и все, бабуля.
