комнаты, как Соня с Тиной в унисон произносят: девочка для обложки.
Девочка для обложки бродит по городу. В голове крутится мысль, что это больше нельзя откладывать. Ей придется решить. Прямо сейчас. Не завтра, не сегодня – сейчас.
Она идет в кафе «Лава», где раньше часто сидела с подружками летом, но куда давно уже не заглядывала: слишком много всего случилось за лето. Сначала папина болезнь, потом Филипп, ребенок, София… ее жизнь превратилась в хаос.
Она берет колу-лайт и садится одна за пустой столик. Разглядывает других посетителей. Девушки одного с ней возраста, веселые и беззаботные, совсем не похожие на нее.
Они пьют и болтают, тогда как она стоит перед самым важным выбором в жизни: убить ребенка или убить надежду на лучшую жизнь?
Мирья пьет лимонад, уставившись в пустоту перед собой. Ей не хочется делать выбор. Ей хочется убежать, спрятаться. Теперь она понимает папу, понимает, почему он не хотел жить, почему предпочитал смерть боли.
Может, броситься с моста? – думает Мирья. Тогда не нужно будет ничего решать.
Но мама с папой так расстроятся, если она умрет. И перспектива смерти ее совсем не радует.
На глаза ей попадается газета. Она отрывает две полоски, пишет на одной «Ребенок», на другой – «Мечты». Скатывает их в шарики, закрывает глаза и наугад выбирает одну.
Мирья подпрыгивает на стуле. Ее ровесницы за соседним столом резко оборачиваются на шум. Мирья улыбается им и достает телефон. Звонит врачу и записывается на аборт.
– Уже завтра? Да, мне подходит. Да, я уверена.
Затем она звонит Филиппу и говорит, что им нужно встретиться, потому что ей надо кое-что ему сказать. Потом она звонит Софии, но Софии нет дома. Если бы она была дома и взяла трубку, все было бы по-другому.
Но Софии нет дома. Не оставив сообщения, Мирья вешает трубку. Сообщение на телефоне Софии оставляет Соня из модельного агентства Мики. Она представляется и предлагает встречу за ланчем, чтобы обсудить возможности для сотрудничества. Но и это сообщение София сотрет, потому что оно не от Мирьи.
Не дозвонившись до Софии, Мирья набирает номер родителей, чтобы сообщить результаты собеседования, но они не подходят к телефону.
– Ну и ладно, – расстраивается Мирья и решает утешить себя шопингом. Все равно она скоро похудеет.
Звонит телефон. Они не обращают на него внимания. Они занимаются любовью. На этот раз на полу. Не так страстно, как в тот раз, на столе. Скорее осторожно – из-за болезни Виктора. Но уже то, что он может, – хорошо, и за это он должен благодарить Юсефа Фараха, думает Виктор.
Они целуются и смеются. Роза обхватывает его ногами. Ее темная кожа резко контрастирует с его светлой. Она крепко сжимает ногами его бедра.
Пока смерть не разлучит нас, думают они, я буду обнимать тебя. А смерть придет еще не скоро.
Боже, на часах уже без четверти одиннадцать.
Они поспешно одеваются, смеясь и хихикая, и бегут к двери поменять табличку «Закрыто» на «Открыто».
Первые клиенты уже ждут у дверей.
Это Монс и Беа.
Она сама вчера позвонила ему и предложила встречу, чтобы узнать, что она такого сделала, что он на нее обиделся.
Монса звонок обрадовал, потому что означал, что Беа взяла на себя труд раздобыть его номер, и он ответил, что она тут ни при чем, просто накопилось много проблем и он был в плохом настроении и что он готов с ней встретиться уже завтра утром.
– Кофе, – говорит он Розе, все еще пытающейся отдышаться.
– Кофе и сэндвич номер три, – добавляет Беа, уже успевшая соскучиться по своему любимому сэндвичу.
– Без горчицы? – улыбается Роза.
– Именно так, – улыбается в ответ Беа, подтверждая то, в чем Виктор с Розой уже успели убедиться.
То, что и в наше время чудеса случаются.
Когда Беа встает, чтобы уйти, Монс внезапно слышит, как его собственный голос произносит, забыв про страх быть отвергнутым:
– Можно пойти с тобой?
Сперва она смотрит на него в недоумении, потому что до этого момента воспринимала Монса только как хромого рыцаря, пришедшего к ней на помощь в трудную минуту.
Потом до нее доходит, и Беа от шока не знает, что сказать.
– Я не знаю, – бормочет она, чтобы выиграть время.
Монс молчит, но видно, как он нервничает. Беа пытается прочитать свои мысли и чувства. Что она чувствует? Покой.
Она абсолютно спокойна.
Не говоря ни слова, Монс тоже встает, протягивает ей руку, и они идут вместе к ней домой, заходят в спальню и, по-прежнему не произнося ни слова, раздеваются.
Монс разлядывает ее тело. Худое, крепкое, стройное. Плоская грудь. Короткие колючие волоски под мышками.
Беа разглядывает его тело. Худое и жилистое. Со слабыми руками и вогнутой грудной клеткой, словно он всю жизнь пытался задержать дыхание.
Она кладет ему руку на живот и отмечает, что ее кожа бледнее, чем его. Монс вдыхает аромат ее волос, гладит торчащие лопатки. Ему кажется, что ее кожа нежная, как шелк. Беа вздыхает, ощущая тепло его тела. Монс смущен.
Он отводит глаза, не зная, что ему делать дальше.
Они падают на кровать и занимаются любовью.
Беа понимает, что у него нет опыта в этих делах, берет его руку и показывает, что надо делать. Никто из них не произносит ни слова.
Когда все заканчивается, они поворачиваются друг к другу и улыбаются.
– Мы увидимся снова? – спрашивает он перед уходом.
– Вот так?
Он кивает.
– Может быть.
Монс не воспринимает это ни как согласие, ни как отказ. Он просто идет, чувствуя себя самым богатым человеком в мире.
Беа следит за тем, как он уходит, сквозь щелку в занавесках. Когда Монс исчезает из виду, она звонит отцу и говорит, что поедет в путешествие.
София поднимает трубку и тут же кладет ее. Снова поднимает и снова кладет. Потом устает от собственной нерешительности и набирает номер.
– Ингрид Киннеман.
– Это я.
Тишина. Но она чувствует тоску на другом конце трубки.
– Что тебе нужно?
– Просто хотела узнать, как ты себя чувствуешь.
– Все хорошо.
На работе коллеги спрашивают, как дела у Стефана, и хихикают у нее за спиной.
В церкви они продолжают молиться о спасении его души, но ей стыдно, потому что скоро люди решат, что ее вера слишком слабая, чтобы помочь сыну, раз уж он перешел на сторону дьявола.
Ее муж Хеннинг в депрессии. Коленки все в мозолях от постоянных молитв. Голос охрип от стенаний.
