нежная кожа цвета слоновой кости, такой же прямой и узкий нос, как у Анжелы, но ее большие таинственные коричневые глаза явно ей достались от Мими.
'Каким же образом Мими узнала, что он провел эту ночь с ней?' — спрашивала себя Анжела. В общем, произошло то, о чем им всегда твердили с Клотильдой: рабам всегда известно гораздо больше о том, что они делают, чем им самим.
— Никому не говори о том, что здесь видела. Понимаешь, Минетт? Никому.
— Да, мамзель.
— А теперь ступай, Минетт.
— Слушаюсь, мамзель. — С дерзкой улыбкой Минетт вышла из комнаты.
Филипп не мог сдержать смеха.
— Кто она такая?
— Ребенок моей горничной, — бесстрастно, без тени эмоций сказала Анжела.
— Сестра Оюмы?
Анжела бросила на него любопытный взгляд.
— Ты запомнил его имя?
— Конечно, этот мальчик слишком красив для раба, и его сестричка тоже.
— Она знает об этом, поэтому дерзит, — сказала Анжела, пожав плечами.
Она не знала, что ей делать с этим ребенком. Она приняла решение поговорить с Мими и со своим дядей по поводу будущего Минетт.
— Прошу тебя, Филипп, уходи. Ты ставишь меня в неловкое положение.
— О какой неловкости может идти речь, если мы с тобой помолвлены, дорогая Анжела?
— Мы не помолвлены! Сколько раз тебе следует повторять об одном и том же, чтобы ты наконец понял, что я не намерена выходить замуж?
— Если ты не прекратишь так себя вести, то я действительно оставлю тебя гнить в этих отвратительных болотах, в которых полным-полно омерзительных рептилий, — прибегнул он к угрозе.
— Если вы будете плохо отзываться о моих плантациях, то вряд ли заставите меня любить вас, месье!
— Ах, дорогая, если бы ты хотя бы разок увидела мои владения с их виноградниками, садами, величественными холмами, то никогда не захотела бы возвращаться сюда. Послушай, если ты поедешь со мной в Париж, чтобы вместе со мной добиться возвращения поместий, то я откажусь от своих супружеских прав на твою собственность.
— Само собой, — горячо отозвалась она. — Но такое соглашение не узаконит ни один французский суд!
— Черт подери! Разве ты не веришь мне на слово?
— Я не доверяюсь ни одному человеку, если речь пойдет о 'Колдовстве'.
— Нет, ты настоящий демон в женском обличье! — воскликнул он, выскочив из кровати в чем мать родила. Она, взвизгнув, схватила с кровати отцовский халат, чтобы швырнуть в него, но, прежде чем она замахнулась, он заключил ее в свои объятия, крепко прижав ее нежное тело к своему.
— Что, это твое последнее слово? — спросил он.
Жизненная энергия, казалось, играла у него на лице.
— Да, — тяжело дыша, ответила она.
Он прильнул к ней таким долгим поцелуем, что она была вынуждена применить силу и оторваться от его губ, чтобы глотнуть воздуха.
— Точно? — бросил он ей вызов.
— Точно так! — с вызовом ответила она.
Они весело смеялись, но постепенно приступы смеха перешли в приступы страсти, и теперь уже даже присутствие близости слуг, выполняющих свои повседневные обязанности, не могло предотвратить их возвращение в постель.
После завтрака они сидели на галерее, а интимную обстановку вокруг них дополнял шелест проливного дождя. Филипп рассказывал ей о своей учебе в английской школе, делился пестрыми детскими воспоминаниями о Франции, а на конюшне рабы Анжелы чистили и ремонтировали карету вольноотпущенника, приводили в порядок его лошадей.
Когда подошло время сиесты, они пошли наверх, в комнату Анжелы. Закрыв окна и ставни, они разделись. Она живо очутилась в его крепких объятиях.
— Ну, куда же делась твоя тревога по поводу сохранения внешних приличий? — спросил он, лаская ее пальцем под подбородком. — Ты что, забыла о слугах?
— Неужели ты считаешь, что Минетт не рассказала о том, что она видела сегодня утром? Теперь об этом известно всем в доме. — Филипп рассмеялся.
Об этом уже знала Мими, если только Минетт ей не солгала. Анжела, конечно, не подаст и виду, что ее беспокоит мнение Мими, хотя оно на самом деле имело для нее большое значение. Но стоило Филиппу поцеловать ее, как образ Мими тут же растворился словно в тумане. Она была опьянена страстью, все ее чувства теперь сосредоточились лишь на его теле, на его прикосновениях, на звучании его голоса.
Его смех звучал в ее ушах словно музыка, чуть различимый запах его тела приятно щекотал ей ноздри, от прикосновения его шелковистых волос к ее грудям она почти теряла сознание. Вся сгорая от желания, она позволила ему довести себя до кровати. Опустив противомоскитную сетку над своей кроватью, они словно погрузились в тенистый интимный мир, а их ищущие друг друга губы сладостно слились.
Поздно вечером на небе высыпали звезды, а мириады светлячков зажгли свои фонарики. Они наконец оторвались друг от друга, чтобы переодеться к обеду. Его им подали в освещенную свечами комнату, где они сидели за столом, уставленным тонким фарфором и шлем, которые ее отец выписал из Франции взамен когда-то утраченного.
— Гость-мужчина в моем доме заставил повариху не ударить в грязь лицом, — кисло заметила Анжела, разглядывая множество блюд с дичью и соусами.
— Само собой разумеется, — откликнулся Филипп, — она знает, что истинными гурманами могут быть только мужчины.
— Чепуха!
— И все самые искусные повара — непременно мужчины.
— Ты оскорбляешь мою повариху, Филипп!
Он ей улыбнулся, хотя, вероятно, и был недоволен их пикировкой.
— Более того, самые лучшие шеф-повара — это французы, причем только те, которые родом из Парижа. Английская кухня просто ужасна, за исключением, может, кухни того редкого герцога, которому удалось заполучить к себе на службу какого-нибудь парижского кудесника.
— Ну а что ты скажешь о Луизиане? — спросила она с нарочитой игривостью.
— Луизианская пища вполне приемлема, вполне, — согласился он, не скрывая, однако, своего раздражения. — В любом случае местные повара получили соответствующую подготовку благодаря французскому тонкому вкусу.
— Ах, вон оно что! — сказала она, надув губки. — Не хочешь ли ты сказать, что француженки тоже знают толк в кулинарии! Потому что именно они занимаются подготовкой наших поваров.
Он пожал плечами.
— Их мужья привередливы. К тому же кухня — это их единственный удел.
Она начинала сердиться.
— Ну а тростниковые плантации, выходит, нет? Где же здесь логика?
По его глазам было видно, что ее поведение его забавляло.
— Ну, если ты об этом заговорила…
Заметив, что он ее поддразнивает, побуждая ее взорваться, она рассмеялась. Он сразу помрачнел, словно маленький мальчик, уловка которого не удалась. По неизвестным ей причинам, выражение его лица подействовало и смягчило ей сердце. Они обменялись понимающими взглядами, которые красноречиво говорили о том, что впереди у них еще целая ночь, обещающая новые радости.
'Какая же я бесстыдница! — с чувством вины подумала Анжела. Но от этого желание грядущих
