война.
— Остаются еще турки.
— Недавно я пустил одного ко дну.
— Протестанты.
— Олухи царя небесного.
— Ба! Все устроится. Вы знакомы с Урбаном VIII?
— Нет.
— Вам следует его посетить.
— Мне?
— Да, вам.
— И что он мне скажет?
— Он вручит вам договор о всеобщем мире, имеющий силу на три столетия вперед и подписанный самыми влиятельными монархами Европы.
— Выходит, войны не предвидится до середины XX века?
— Окончательно и бесповоротно.
— Но через триста лет можно будет начать снова?
— Весьма вероятно.
— В ту пору я буду слишком стар для этого, — со вздохом заметил д'Артаньян.
— Я же сказал: вам предстоит важное дело.
— Что же мне делать с этим договором?
— Передадите его кардиналу Ришелье вместе с личным посланием папы.
— И это все?
— Да, все.
Д'Артаньян призадумался. Желая освежить его мысли, Пелиссон де Пелиссар протянул мушкетеру стакан с вином и наклонился с его уху:
— Скажите, не обмануло ли меня зрение, когда я сюда входил?
— Что вы имеете в виду?
— Некий дворянин в постели, а также две особы прекрасного пола…
— Весьма возможно.
— Кто эти дамы?
— Вы непременно желаете знать это?
— Да.
— А вот не скажу.
— Отчего же?
— Оттого, что вы необычайно богаты, и это всегда нравится девушкам.
— О!
— Есть и другая причина: вы слишком хороший христианин и вам надо дать возможность побороться с дурными наклонностями.
— Так, так!..
— И, наконец, третья причина, — продолжал невозмутимый д'Артаньян, — вы несомненно понравитесь девушкам, как вы мне об этом уже сообщили.
— У девушек бывают слабости. Но я силен.
— И, наконец, еще одна, самая веская: ваш знаменитый летательный аппарат, если его капельку щекотнуть, сможет вдруг взлететь и тогда вы без дальних разговоров похитите обеих красавиц.
С этими словами д'Артаньян поклонился Пелиссону де Пелиссару и вышел из комнаты.
XII. РАБЮТИНАДА
То, о чем бедняга Иелиссон не был осведомлен вовсе, наши читатели знают лишь отчасти.
В течение пяти столетий Рабютены были самыми большими насмешниками во всей Бургундии.
Роже, которому в ту пору стукнуло двадцать четыре, принадлежал к младшей ветви этой знаменитой семьи.
Хотя он пристрастился к воинскому ремеслу, причуды и проказы интересовали его куда больше.
Но отец нашел средство против повесы-сына, велев ему жениться на Габриеле де Тулонжон, дочери губернатора Пиньероля.
Роже решил, что близость этой девушки к крепости вряд ли сослужит ему хорошую службу. Кстати, именно в Пиньероле был заточен Железная Маска несколько лет спустя. В силу своеобразного предчувствия Роже старался сохранить свое лицо, и он изыскал средство против женитьбы, пустившись в путешествие.
Его кузине Мари было шестнадцать. Она принадлежала к старшей ветви семьи Рабютенов.
Ее отцом был знаменитый барон де Шанталь, который покинул однажды в момент торжественной пасхальной мессы собор, чтобы участвовать в поножовщине близ ворот Сен-Антуан.
В связи с этим повесили его чучело, а сам он погиб впоследствии под ударами двадцати семи пик на острове Рэ. Поскольку двадцати семи ран для такого человека оказалось маловато, английская эскадра прихлопнула его еще ядром, что, разумеется, тоже было не лишено некоторого основания.
Что же касается Жюли дю Колино дю Валь, то ее происхождение было не столь блистательно.
Роже де Бюсси-Рабютен объяснял его следующим образом:
— Ее папаша торговал сельдью в Булони. И хотел уж было назваться Сельдино, но в этот момент перешел к торговле более крупной рыбой и выбрал себе фамилию Колино.
Роже все откладывал день своего выздоровления. Для этого у него была веская причина: выздоровление означало бы третью дуэль с д'Артаньяном, но д'Артаньян сделался его другом.
Однако в то самое время, как д'Артаньян превратился в друга Рожеде Бюсси, сам де Бюсси превратился в соперника д'Артаньяна.
Наш гасконец не мог не сравнить себя с Роже, и это сравнение было явно не в его пользу.
Красавец Роже обладал всеми преимуществами приятного обхождения: знал наизусть Вергилия и Петрарку, разбирался в редких тканях и владел искусством игры в мяч, умел приятно позевывать и возводить глаза к небесам, обладал даром насмешничать, разбирался хорошо в сортах вываренных в сахаре фруктов, знал толк в теологии и в игре на лютне и, наконец, усвоил науку напускать на себя томность.
Д'Артаньян же, в свою очередь, торопился с очередным поединком, так как ему не терпелось вновь обречь молодого человека на неподвижность. В самом деле, пока нога Роже двигалась в танце, пока рука сгибалась, он, д'Артаньян, был всего лишь солдат, дитя удачи, и проигрывал рядом с владетельным дворянином, с которым было, впрочем, приятно обниматься и целоваться, ибо на одной щеке у него сияла доблесть, а на другой — богатство.
Дадим этому объяснение: д'Артаньян ревновал.
— Мой дорогой друг, — сказал ему однажды Бюсси, — погодите еще денек. Я уже хожу, но пока под ногами сплошные кочки.
— Давайте тогда драться сидя.
— Это каким образом?
—- На пистолетах. Мы сядем в двух противоположных концах комнаты.
— А что, это возможно?
Послышался стук падающего тела. Это упала в обморок Мари.
Первым душевным движением д'Артакьяна было чувство удовлетворения: Бюсси слыл непревзойденным стрелком.
Вторым — досада. Придя в себя, Мари обратила взгляд на кузена.
— Не волнуйтесь, — сказал Бюсси, — все будет сделано с изяществом и вкусом. Мы закроем занавески и устроим подобие ночи. Перед каждым из нас поставят стол. На столе — две свечи, две бутылки испанского вина, два пистолета. Свечи будут зажжены, бутылки — полны вина. Прежде чем выстрелить, мы
