лиан, тянутся ко мне. Ползут по воздуху и песку. Окружают со всех сторон. И мне становится страшно. Я даже не сразу догоняю, что именно мне только что сказал мой необычный собеседник.
«Так что, выходит, я вроде как Адам?» – Я еле сдержался, чтобы не разразиться нервным смехом. Мою психику буквально разрывало на части. Я понимал, что хочу смеяться и плакать одновременно. И что совершенно не могу контролировать эти процессы.
«Выходит. Ты можешь, конечно, отказаться. Я легко найду замену», – спокойно ответил Сикарту.
«Подожди… – сказал я, стряхивая с руки особенно настойчивый и активный воображаемый цветущий куст. – Расскажи, что будет, если я соглашусь?»
«Все очень просто. История повторится. Вы поселитесь в раю и дадите начало новой жизни».
«Вот хрень. И что, все погибнут?»
«Ну… почти все. Еще ни разу не удалось уничтожить всех. Каждый раз выживает процентов десять.
Но они не в счет. Они будут лишены всякой интуитивной памяти и не смогут создать сильную цивилизацию. Они обречены».
«Ну ты даешь… – сказал я, пытаясь хоть как-то уложить услышанное в своей голове. – А Херст? Вильям Херст?»
Сикарту встал и обошел вокруг меня. Я проследил за движениями его ног и понял, что он не оставляет на песке никаких следов.
«Херст – последний великий художник этого мира. Первый мир погубила алчность, второй мир – жесткость, третий мир – похоть, четвертый мир – безразличие. Этот, пятый мир, погубит красота. Херст создает самое прекрасное и самое страшное произведение искусства. Которое содержит в себе коды от всех судеб. И запускает механизм самоуничтожения. Это что-то вроде конфликта систем. Это как вирус внутри твоего ноутбука. Если он начал действовать, то уже сложно что-то предпринять. Тебе нет смысла сжигать Дерево Судеб. Это ничего не изменит, коды будут запущены послезавтра, и мир начнет постепенный процесс умирания. А вот ты можешь лишиться этой привилегии – быть последним выжившим».
Голова шла кругом. Вокруг меня в шаманских танцах лихорадочно плясали чьи-то следы на песке, оставленные то ли играющимися собаками, то ли волшебными королевскими обезьянами. Следы были объемные и больше походили на больших пушистых пауков-птицеедов. Сначала они играли в пятнашки, а потом водили хороводы. А я не мог оторвать от них глаз. Хотя изо всех сил старался сосредоточиться на словах Сикарту.
«Но Она? Как Она вернется из Сада? Ведь никто, попавший туда, не может выйти оттуда. Сохранение энергии… или что-то вроде того. Три игрока и два стула. Один всегда остается ни с чем… Как Она выберется? И как мы сможем встретиться вновь? Я хочу это знать. Я должен быть уверен, что здесь нет никакого подвоха!» – выпалил я, собрав в кучку остатки своего сознания.
«Здесь нет подвоха. Все слишком серьезно, чтобы играть в игры. У меня нет задачи обмануть тебя. У тебя просто безвыходная ситуация. Понимаешь? Ты сделаешь то, что должен, как бы тебе не хотелось отказаться. Или умрешь. Но ведь ты очень хочешь жить…»
«Все равно… я должен знать!» – Я почти закричал на свою галлюцинацию.
«Все просто. Вильям Херст. Он заслужил право остаться навсегда в Саду. Он вернется туда. Процесс запустится послезавтра, но он не будет мгновенным. У твоей подруги будет около суток, чтобы добраться к тебе после пробуждения. Потом мир замрет. Так что вам надо будет торопиться, но, уверен, – вы что-нибудь придумаете».
Я взялся за голову… Я – Адам. О боже. Мы новые Адам и Ева. Это звучит богохульно. А кто такой Сикарту? Бог? Дьявол? Есть ли кто еще над ним? Какие-то слишком сложные шахматы. И мне явно нужно сдаваться.
«Неужели это так просто – уничтожить мир?» – спросил я скорее самого себя, чем Сикарту.
«Не просто… Чтобы не вышло ничего случайного, есть куча степеней защиты. Которые нужно сначала отключить. Которые заблокируют программу-вирус. Они уже давно все отключены. В каждом мире это было что-то свое. Люди каждый раз должны успеть подготовиться к концу света». – Сикарту усмехнулся.
Я вдруг представил себе, как он приходит с работы. Ну, типа… живет он в каком-то храме на какой- нибудь горе и все такое… открывает ему дверь жена, тоже богиня и говорит: «Дорогой, как прошел день?» А он ей в ответ: «Устал, на хрен, весь день отключал защитные системы, чтобы уничтожить мир, а потом еще два часа болтал с одним обдолбанным грибами Адамом… Иногда мне кажется, что в нашей концепции обустройства Вселенной есть какая-то лажа!»
Я засмеялся.
«Что тут смешного?» – удивился бог судьбы.
«Прости… Просто когда ты кормишь человека галлюциногенными грибами и хочешь с ним пообщаться, ты должен знать, что они иногда пробивают на поржать! – Меня же просто распирало, и я в конвульсиях начал кататься по песку. Потом я вдруг вспомнил о Миа. И сразу прекратил смеяться. – Что будет с Миа? Она же помогает тебе?»
«Многие помогают мне. Но им нечего мне предложить. Они лишь делают то, что делают. Она вернется в свой дом. Завтра. А через два дня ее не станет. Это судьба. Извини. Или ты хочешь, чтобы она осталась вместо твоей подруги?» – Сикарту хитро прищурился.
«Ну и вопросы ты задаешь… все слишком сложно для меня. Я как-то не очень ко всему этому готов…»
«Никто не бывает готов. Просто ты пока не научился пользоваться тем, что у тебя внутри. А там ведь уже все есть. Понимаешь?
Я почувствовал, что меня бросает в жар и хочется пить. Я подполз к своей бутылке воды и сделал несколько больших глотков. Вода была как кисель. Она медленно вливалась в горло. Я ощущал внутри себя гигантский монолит, который мешает мне нормально двигаться и думать. Это камень всей этой безжалостной информации, что вложил в меня Сикарту. Я пока совершенно не понимал, что мне со всем этим делать. А бог судьбы сел напротив и, подняв указательный палец вверх, сказал: «Вспомни, ведь ты же сам мечтал обо всем этом!»
Эти слова как приговор. Я сам мечтал уничтожить мир? Я сам хотел, чтобы он изменился и говорил себе по пьяни, ради красивого словца, что перемены невозможны. Лишь тотальное уничтожение может как-то повлиять на него. Да… Я думал об этом. Но это всего лишь моя философская хрень, не более. Я люблю мир. Люблю людей. Я не желаю никому из них смерти. Я всего лишь хочу, чтобы они все стали хотя бы немного добрее, внимательнее ко всему, что их окружает. Чтобы стало меньше грязи и боли… но разве об этом не мечтает каждый?
«Успокойся и соберись. Тебе надо будет как-то привезти ее сюда. Тебе есть чем заняться. Я думаю, ты получил все ответы, что хотел. Теперь мы увидимся после. И больше не теряй телефон».
Сикарту исчез. Будто и не было его вообще никогда. Я сидел в полнейшей темноте и слушал, как растения говорят между собой. Им было плевать, что человечество ждал скорый конец. Я слушал, как океан облизывает своим гигантским языком бесконечный пляж, и понимал, что ему тоже наплевать на людей. Мне было грустно. Почему я должен остаться? Неужели такой был план изначально? Я не похож на Адама. Я не похож на героя. Есть люди гораздо лучше меня… Все это было очень странно.
Сколько я просидел на берегу, завернувшись в спальник, не знаю. Но скоро начало светать. Я не спал ни секунды. Мысли, подобно шайбам в аэрохоккее носились внутри меня, весьма болезненно задевая внутренние органы. В печени и желудке что-то покалывало. Настолько сильно иногда, что на глаза наворачивались слезы. Я физически ощущал, как все эти новые знания разрушают меня. А может, не разрушают, а меняют. Будто я личинка стрекозы, и вот через боль и деформации собственного тела, наружу рвется нечто более совершенное, что и должно дать начало новому миру. Так я сидел и смотрел, как мир наполняется светом. И как пение птиц заставляет прохладный утренний воздух звенеть и переливаться нотами. И я почувствовал, что меня клонит в сон. И сам не заметил, как заснул, откинувшись на спину. Я провалился в липкую и теплую пустоту и забылся уже ставшим для меня привычным сном без снов.
Нью-Йорк
