лишь тех, кто штурмовал поместье.
Преодолев пролом, я быстро пошел по саду, то и дело натыкаясь на трупы.
Домик охраны перед входом тоже догорал, внутри сквозь обширные прорехи в стенах виднелось несколько обугленных тел. Большие двери, через которые прошлой ночью я убегал из дома, распахнуты. Тишина окутывала поместье. Я шагнул внутрь, пытаясь отделаться от мысли, что трупы в саду и на копейной ограде наблюдают за мной мертвыми глазами.
Возле осколков вазы, которую я ненароком разбил прошлой ночью, лежало отрубленное запястье. Сделав несколько шагов, я остановился перед широкой мраморной лестницей. Сдернутый с нее ковер бесформенной грудой лежал на полу первого этажа, мраморные ступени покрывали темные разводы. Стараясь не ступать на них, я медленно пошел вверх.
Сквозь пролом в потолке второго этажа доносилось потрескивание догорающего мезонина. Только этот звук и нарушал тишину. У дверей спальни лежал разрезанный от шеи до живота труп одного из парней Пена Галата. Я перешагнул через него, затем еще через несколько тел и остановился посреди спальни. Здесь стоял резкий, ядовитый запах, от которого начали слезиться глаза. Дыша ртом, я огляделся.
Перед глазами вдруг возник наполненный трупами зал в башне гномов, лярва Ланчи с пробитым глазом, торчащая из шеи карлика Ата стрела, эплеец Вага с подрубленными ногами… Я зажмурился, потряс головой, отгоняя непрошеное воспоминание, и широко раскрыл глаза.
Сломанный балдахин кровати лежал на полу. Гоблин Грам сидел, широко расставив ноги, обхватив руками массивное черное бюро. На крышке лежали листы пергамента и несколько перьев, а рядом покоилась отрубленная голова Грама – будто большая чернильница диковинной формы. Рот широко раскрыт, как и глаза, почти вылезшие из орбит. Я сделал еще шаг и увидел что-то мокро-блестящее, бесформенное… растоптанного гнома Пиндоса.
В стене позади кровати был пролом, за которым открывался тайник отца. Бюро перевернуто, все ящики выворочены и сломаны, содержимое их разбросано по полу. Запах стал невыносимым, слезы потекли из глаз, в горле запершило.
На кровати, лицом вверх, раскинув руки, лежал Даб.
От ударов, которые ему нанесли противники, большинство усеивающих кожу Даба бородавок лопнуло, взорвавшись, как переполненные гноем нарывы, выплеснув наружу лиловую жижу. Она пропитала прорванную во многих местах одежду Даба, одеяла и подушки. Изо лба бородавочника торчал до половины погруженный в голову гоблинский тесак.
Я закашлялся, прижал руку ко рту и стал пятиться.
– Ты – второй! – сказал я Дабу сквозь пальцы. – Второй, теперь остался только один.
Не выдержав запаха, развернулся и побежал, тремя прыжками преодолел мраморную лестницу, пересек коридор, выскочил в сад и лишь за копейной оградой остановился. Минуту стоял, тяжело дыша, затем снял с ремня сумку и раскрыл ее. Внутри лежали два мешочка – побольше, с жабьей икрой, которую мне отдали лепреконы Грецки, и второй, поменьше, тоже с икрой – но оставшейся от той, что раздобыл Большак. Основную часть я уже применил во время нападения эплейцев на гномий кондоминиум. Пришла пора использовать остальное.
2
С последней перекладины лестницы я спрыгнул на землю и сразу же отбежал в сторону, за кусты. Отсюда была видна почти вся улица – пустая, и старый двухэтажный дом – с заколоченными окнами и дверьми.
Чувствуя жжение в ладонях, потер руки. На них от лазанья по бесчисленным лестницам уже появились ссадины.
Я закрыл висящую на поясе сумку и быстро пошел в сторону порта.
Стояла тишина, слишком глубокая для этого времени дня. Я миновал несколько кварталов, по дороге дважды избегая встречи с патрулями, и на границе портового района услышал шум впереди. Сначала остановился, а затем побежал зигзагами, от дома к дому.
Перед «Облаком» возвышалась баррикада из перевернутых карет и телег. С десяток людей залегли спиной ко мне, обстреливая двери и окна борделя. В окнах мелькали головы оборонявшихся. Я присел, разглядывая все это, пытаясь сообразить, что происходит. Раздался отрывистый приказ, трое вскочили и бросились к «Облаку». Из окна второго этажа вылетел крутящийся предмет, с жужжанием пронесся между бегущими и по спирали вернулся обратно. Еще до того, как он скрылся в том же окне, один из нападавших с криком покатился по мостовой. Двое других метнулись обратно и прыгнули за баррикаду.
Все, кто там был, собрались в кружок. Донеслись неразборчивые голоса. Договорившись о чем-то, они совместными усилиями поставили одну карету на колеса и развернули к «Облаку».
Оборонявшиеся заметили эти маневры. Распахнулось сразу несколько окон; свист, дробный стук – с десяток стрел понеслось к баррикаде. Большая часть вонзилась в дерево, но один из нападавших упал.
Через приоткрытую дверцу кареты трое влезли внутрь, остальные встали позади и принялись толкать. Карета, постепенно набирая ход, покатилась к «Облаку».
Я увидел, что двое остались за баррикадой, причем один из них лежал неподвижно, а второй присел на корточки.
От «Облака» опять полетели стрелы, но все вонзились в карету, не причинив вреда. Карета пересекла двор перед борделем. Откуда-то слева выскочила еще одна группа – на этот раз гоблины – и побежала наперерез карете.
А та уже с треском вломилась в широкие парадные двери «Облака». Въехав почти до половины, она остановилась, перегородив проход. Через боковые дверцы нападавшие полезли в бордель. Тут из окна на крышу кареты спрыгнул эльф, а гоблины как раз достигли проломленных дверей. Эльф, бешено вращая клинком, который в лучах солнца превратился в серебристый круг, спрыгнул на головы врагам.
Я перевел взгляд на тех двоих, что остались за баррикадой, вытащил из ножен сабли и, стараясь не шуметь, осторожно пошел вперед.
Когда лезвия коснулись с двух сторон шеи Хорька Твюджа, он даже не пошевелился. Стоя спиной ко мне, закрывая того, кто лежал на земле, спросил:
