– А я свихнулся.
Троллиха взяла свой стакан, залпом осушила его, кивнула Дитену:
– Плесни еще, малец… – и вновь повернулась ко мне.
Большак, который не отрываясь глядел на нас, пролил вино на поднос. Лапута отобрала у него бутылку и наполнила наши стаканы. Сама она отхлебнула из горлышка, вновь вцепилась в мои плечи и уставилась мне в глаза. Некоторое время она смотрела, а потом отодвинулась и могучим бедром чуть не спихнула Большака на пол.
– Джа, – произнесла она уже тише, – ты изменился сильнее, чем я думала. У тебя…
Я замер, слушая ее. Мамаша Лапута почти никогда не говорила тихо.
– Я помню Ка, – сказала она. – Перед тем, как он приказал идти на абордаж той галеры. После этого он и кончился, Ка. Их было в три раза больше нас, и они знали, как драться на море. Мы же, мы все, были сухопутными тварями. С острыми клыками и когтями, но сухопутные. Ка знал, на что идет. У него были такие же глаза тогда.
Она резко встала.
– И что это значит, мамаша? – спросил я.
– То, что сказала. Не хочу знать, для чего ты вернулся. Вообще ничего не хочу знать. Вы прячетесь? Ладно, можете прятаться здесь. Вам нужны монеты? Я дам. Но я не хочу ни слова слышать о том, для чего ты вернулся. Это ясно?
Когда я кивнул, она молча вышла. Как только дверь закрылась, Графопыл прошептал с надрывом:
– Ты в ней уверен, Джа? Ежели она сейчас пошлет весточку в Большой Дом…
Я перебил:
– Не пошлет… – и улегся на кровать. Месть местью, а надо поспать хоть немного. – Во всем мире я доверял и доверяю только троим, Дитен. Первый – Лоскутер. Вторая – Лапута… – Я закрыл глаза, прислушиваясь к тому, что происходит в доме. – Запри двери.
Прозвучали шаги, потом лязгнул засов. Заскрипела кровать, когда Графопыл вновь уселся. Звякнула миска на подносе – он взял еще одного краба.
– А третий? – спросил он. – Третий – это я, Джа?
– Нет, – пробормотал я. – Это я.
И заснул.
…Но тут же проснулся. Раскрыв глаза, сел и опустил ноги с кровати. План того, как надо действовать дальше, стоял перед моим внутренним взором, детали были выверены, мелочи учтены… Во сне сознание сделало эту работу лучше, чем если бы я пытался обдумать все наяву. В комнате стало темнее – сон длился долго и лишь показался мимолетным. Большак, прикорнув в углу кровати, спал, свернувшись так, что колени прижимались к груди, и больше всего напоминал сейчас некрасивого ребенка со сморщенным личиком.
Я взял с подноса бутылку, допил остатки вина и встал, продолжая обдумывать план. Оставалось несколько мелочей, но главное было уже решено. Я толкнул Дитена в плечо, и пока он, ворча и причмокивая, просыпался, шагнул к двери. Прислушался к тому, что происходит снаружи. С первого этажа доносился приглушенный шум, но в коридоре второго стояла тишина.
Когда я повернулся, Большак уже сидел и с остервенением чесал шрамы. В комнате было полутемно. Правильно. Темное время для темных дел.
– Дитен, – сказал я. – Мне нужна свободная жабья икра. Немного.
Он перестал чесаться и уставился на меня, приоткрыв рот.
– Свободная жабья икра, – повторил я раздельно, отвязывая от ремня мешочек с деньгами и присаживаясь на край кровати. – Только не начинай хныкать и таращить глаза. Говори – сможешь достать?
Он именно собирался хныкать, но теперь замолчал и просидел некоторое время, не шевелясь, забыв даже про свои шрамы. Потом сказал неуверенно:
– Смогу. Но это дорого, Джа. И сколько тебе надо?
Я взял со стола бутылку, перевернул ее так, чтобы последние капли упали на пол, и показал Большаку.
– На ширину указательного пальца от дна.
– Сколько…
Он присмотрелся к бутылке, оценивая ее объем.
– У тебя толстые пальцы, Джа. Но… дай сюда… – Взяв у меня бутыль, Дитен заглянул в нее, задумчиво понюхал, взвесил в руке и наконец решил: – Монет тридцать. Золота, я имею в виду.
– Тридцатка? Но на тридцать золотых дом можно купить. Сколько из этого ты собираешься оставить себе?
Бросив бутылку на покрывало, он ссутулился, голова его опустилась подбородком на грудь.
– Ничего ты не понимаешь, Джа, – произнес он устало. – Мне теперь от тебя деться некуда. Покрошат в шматки. Значит, тебе хорошо – и мне хорошо. А тебе конец, так и я кончусь.
Я высыпал содержимое мешочка на стол и пересчитал монеты. Набралось сто двадцать три золотых. Отделив тридцать три, придвинул их к краю стола.
– Забирай. И принеси мне то, что прошу, до полуночи. Нас, верно, уже ищут, не засыпешься?
