рупором.
Так что, к примеру, Свонна Лагерлеф вскоре обнаружила себя лежащей под каким-то обломком с рукояткой меча во рту, а Саакэ Окацу и Оторва Малина вообще не скоро обрели способность воспринимать окружающее.
Все, что могло осыпаться, – осыпалось, то, что могло обвалиться, – обвалилось, и вслед за грохочущей какофонией воцарилась тишина.
Теперь большинство аборигенок, макрофагов и жриц пытались выковырять самих себя и друг друга из- под обломков. Лишь Альбинос Аслаг да пришедший в себя второй макрофаг повисли, вцепившись в ограждение центрального яруса – того, что осталось от трибун.
Антон Левенгук не разбился. Перекувырнувшись, он стал падать «солдатиком» и ударил ладонями по своим коленям, инициировав микропроцессор, управляющий ножными манипуляторами-семимилями. Процессор, оценив общую ситуацию – расстояние до земной поверхности, скорость падения, ускорение, силу ветра, плотность окружающей газовой среды и гравитационную постоянную реальности, – выстрелил вниз ступами-присосками на концах подвижных гибких ходуль. Ходули, упершись в землю, вначале замедлили, а потом и остановили падение фокусника, приняв на себя вес его тела в двух метрах над землей.
Чуть приподнимаясь и опускаясь на прогибающихся ходулях, Левенгук повернулся. Его взору открылись разрушенные трибуны, в обломках которых копошились тела, провалившаяся арена, пустая рама разбитого экрана, и в этой раме, как в багете, – темно-зеленая ревущая воронка в океанской дали. Оранжевая точка плота мелькнула меж свинцовыми волнами и тут же исчезла из виду, скрытая тем единственным, что еще возвышалось на берегу, – деревянной пирамидой среднего яруса, с которой свешивались две фигуры. Одна из них привлекла внимание Левенгука.
В этот момент. Альбинос Аслаг, выбиравший место, куда бы спрыгнуть, поднял голову и встретился взглядом с сухопарым человеком, покачивающимся на модифицированных ходулях. Взгляд Антона фон Левенгука был безумен. Широким взмахом руки фокусник окинул окружающий мир, а затем, выпятив подбородок, ногтем большого пальца медленно провел по своей шее в интернациональном жесте «конец всему».
После чего развернулся и, преодолевая в каждом прыжке по шесть-семь метров, побежал к краю Стены – в сторону тянувшейся к Разряднику слюдяной трубы.
Теперь он стал обладателем мощных крыльев, длинных перьев на хвосте, а также клюва и хохолка на макушке. И оставался все тем же Гунем Ситце-ном, уж в этом не было сомнений.
Вдвоем они взвалили на спину
– Но откуда ты мог знать, в кого он превратится? – спросила Дебора.
– Я этого наверняка и не знал, – ответил Бел. – Но он побывал паукообразным, гадом, земноводным… Я надеялся, что теперь, по логике, он должен стать… птицем.
– Эй, ребяты, а ведь я не вынесу троих, – неожиданно заявил Ситцен и щелкнул клювом. – В смысле не потяну.
– Не потянешь? – переспросил Бел.
– Не. Всегда мечтал полетать, но сейчас, кажись, я и двоих-то с трудом… Боязно как-то… Ну, быстрее, садитесь кто-нибудь! Я вернусь за вторым.
– Деби, садись, – распорядился де Фей, перешагивая через распушенные по плоту хвостовые перья.
Когда он обошел хамелеона, Дебора все еще стояла на месте, но теперь – задрав нос.
– Чего это ты командуешь? – осведомилась она.
– Деби, пожалуйста, сейчас не время, – взмолился де Фей, хватая ее за талию и пытаясь подсадить на узкую покатую спину с выступающими позвонками, через которую раньше перекинул тело кроля.
Она оттолкнула Бела и выкрикнула в лицо:
– Ты что, ничего не понял, Белаван де Фей? Ты делал все, что на самом деле должна была бы делать я, а теперь хочешь, чтобы я первая улетела отсюда? Ты полетишь первым! Я подожду.
– Голубки! – взмолился Гунь. – Шибчее садитесь кто-нибудь!
– Нет… – начал Бел, и тут твердый носок кожаного ботинка врезался в его колено.
Белаван заорал и начал падать.
– Извини, – прошептала Дебора, толкая его на услужливо подставленную спину хамелеона. – Я хорошо плаваю, так что в крайнем случае смогу…
Бел повис на Ситцене, как и Баган Скунс, – свесив голову с одной стороны, а ноги с другой.
– Подожди! – крикнул он, жмуря слезящиеся от боли глаза, но птиц уже натужно замахал крыльями, тяжело и медленно поднимаясь над плотом, который течение немедленно отнесло наискось в сторону.
– Дебора! – заорал Бел, открывая глаза и видя, как в нескольких метрах под ним волны набегают на покатые края пластикового ромба. Хамелеон, войдя в ритм, замахал увереннее и стал быстро набирать высоту.
– До Ямы еще далече, – сообщил Ситцен, поворачивая голову на длинной шее. – Ей еще больше часа кружиться.
– Дебора! – вновь крикнул де Фей. – Он вернется за тобой!
Маленькая фигурка на оранжевом четырехугольнике помахала рукой.
– Это ходули-семимили, – сказал первый помощник Аслагу. – Он добежит до Разрядника очень быстро. Что нам делать?
Они поднимались по скособоченной лестнице к балкону центрального яруса.
