– Младший… – произнес тихий голос, когда они встали у надгробия. Дрожащая голова повернулась, блеклые глаза обратились к агачу и старейшине.
– Он так меня называет, – негромко произнес Джард. – На самом деле я внук Гарбуша Рассудительного. Но Дик теперь мало что помнит, считает меня своим…
– Гарбуш… – прошептал старик… – Ты бы зашел, навестил. Скучаю я. Ипи повидать хочу… – сморщенная серая ладонь опустилась на вырезанные в камне фигурки и погладила их. – Она молчит, и все молчат, все другие, незнакомые, никого нет… Только Кепер иногда заходит, но тоже молчит, стоит и смотрит…
– Путешественник! – сказал Джард. – Дик! Эй, отважный Дикси!
Голова затряслась сильнее.
– Младший Джард пришел…
– Сколько ему лет? – спросил Эльхант, и старейшина пожал плечами:
– Около дюжины дюжин. Мы не живем столько, он единственный. Он путешествовал всю жизнь, излазил подземелья, побывал там, кто не бывал никто. Он первым нашел кристаллуголь, и потом Гарб Рассудительный заложил там шахту. Но, боюсь…
– Дик! – сказал Септанта, шагнув вперед. – Слышишь? Ты видел Око? Большое золотое кольцо?
Когда он замолчал, над кладбищем воцарилась тишина, лишь издалека, со стороны селения, доносился приглушенный шум.
– Так тихо было, – прошептал старик. – В тех пещерах… совсем глубоко. Потом огонь и… – блеклые глаза взглянули на Септанту. – Под шахтой. Я нарисовал, но к нему не подошел, лабиринт там, потом каменный… И кости – много, много. Стрекоза в хрустале. Большая. Ничего не боюсь, всю жизнь лазал, где никто никогда… Но там страх взял, глухо совсем. А Гарбуш не испугался бы, он не понимал, как это – бояться… Обруч за огненной колонной. – Старик замолчал и прикрыл глаза, откинувшись назад, привалился спиной к возвышению. Лежащая на колене рука поднялась, тыльной стороной коснулась горельефа.
– Я пришлю Латти, чтоб забрал его, – сказал Джард. – Мой сын погиб уже давно, а Латти – праправнук Гарба Рассудительного и Молчуньи. Они умерли в один день двадцать пять лет тому. Идем, Эльхант Гай. Я думаю, тебе придется спуститься через нашу заброшенную шахту. Туда я тебя провожу. Дальше пойдешь один.
– Мне они не нравятся, – сказал Эльхант.
Повозку и двух вооруженных гномов оставили у входа в заброшенную шахту, третий вместе с мудрым старейшиной и агачем спустился вниз. В правой руке он нес фонарь, в левой – небольшой огнестрел с длинным стволом, изогнутой рукоятью, фитилем и кривым курком. Старейшина сам разъяснил Эльханту, как называются части оружия, по многу раз повторяя слова: почему-то Джарду казалось, что агач обязательно должен запомнить их.
Вся одежда, которую смогли предложить гномы, оказалась мала Септанте. В конце концов, чтобы не поцарапаться о камни, он в несколько слоев обмотал живот и грудь широкой полосой крепкой серебристой ткани из шерсти кристаллоедов, после чего старая женщина-гном, встав на табурет, зашила ее конец слева на спине. В длинном меховом плаще Лучшей Песни лазать по шахте было несподручно, пришлось обрезать его снизу – при этом плащ испустил несколько последних, тихих и жалких нот. Ни одни ножны гномов также не подошли, и Эльхант вновь сделал подобие перевязи на левом плече. На правом вместе с ножом слепца висели сумка с едой и фляга. Кристаллуголь – вроде мягкого хрусталя, пояснял Джард, ну, не то чтобы мягкого, но податливого, а не ломкого, и еще он горит, но не так, как дерево, а скорее внутри себя, тлеет, испуская сильный жар. Порошок из толченого кристаллугля, смешанного с другими составляющими, засыпается в ствол огнестрела и, сгорая от искры, выталкивает наружу дробь или пулю. 'Пуля' – тяжелый железный стерженек, заточенный с одного конца. Когда он попадает в тело, рана получается хуже, чем от стрелы, пущенной с такого же расстояния.
Они спускались долго, пробирались под низкими сводами, протискивались, становились на четвереньки, – впрочем, последнее приходилось делать одному Септанте, спутники же его лишь нагибались, – и сползали на задах по крутым каменным скосам. И вот, ниже пещеры, где лежали брошенные рабочими негодные кирки, и туннеля с мерцающими в стенах редкими осколками кристаллов, ниже весело журчащего крошечного ручья-водопада и завала из сломанных тележек, после того как старейшина объявил, что дальше они не пойдут, Эльхант сказал:
– Мне они не нравятся.
При этом он рассматривал огнестрелы, протянутые ему гномом-сопровождающим. Тот снял перевязь, на которой висела одна квадратная и пара треугольных сумочек, и ослабил пряжку ремня, чтобы Эльхант смог надеть его на себя. Но агач не спешил принять оружие.
– Я умею драться мечом, – пояснил он старейшине. – Могу двумя мечами, если легкие. Ножом, дубинкой. Владею луком и пращой, хотя ею не так хорошо. Еще копьем, лучше – длинным. Цеп, но им хуже всего. Этим – нет.
– Все просто, – Джард стал рассказывать, что нужно делать, показал, как шестерня высекает искру из закрепленного вплотную к ней кремня, как воспламеняется пропитанный горючим маслом короткий фитиль, объяснил, что ствол нужно направлять в того, кого хочешь поразить, и крепко при этом стоять на ногах, повернувшись боком – потому что, вылетая из ствола, 'метательный снаряд' как бы отталкивается от огнестрела, и тот сильно подается назад, толкая воина… Треугольные сумочки предназначались для оружия, а в квадратной лежала железная дробь, пули и сменные фитили.
– Названия! – несколько раз повторил гном. – Курок, фитиль, пуля! Ты запомнил? Повтори их, это важно! Если ты не знаешь названия чего-то нового, чем должен воспользоваться, – оно будет работать хуже, а может и вовсе выйти из строя. Это же не просто оружие, но механизмы. Неназванные предметы, из которых они состоят, могут перестать взаимодействовать, если потеряется их смысл, их… их предметность в нашем бытии.
Септанта нахмурился: как и в тот раз, когда ему толковали про измерение расстояния и времени, в голове агача стало необычно, странно.
– Огнестрелы – красивое…
– Конечно! Разве ты не слышишь? Может, не идеальное, но осмысленное, оно годится этому механизму.
