«заниматься любовью»?
– Это было так нежно, что не могло называться изнасилованием. Может, это не я сейчас философствую. В каждом из нас обитает множество личностей, «я» прошлого, «я» будущего, но нет «я» настоящего. Мы сейчас пусты, просто пространство, в котором настоящее поссорилось с прошлым.
– Философия – это не оправдание. У тебя нет оправдания, – сказала Сельма.
И молнии не сверкали уже несколько секунд. только гром гремел, отчего позвякивало столовое серебро. Таня заплакала в спальне, и Сельма пошла к ней. И хотя ей исполнилось уже два года, Таня все еще охотно сосала грудь, разминая ее своими крошечными ручками и вонзая неподстриженные ноготки в мягкую плоть, Сельма не возражала против легкой боли от острых ноготков, коготков любимого котенка, и шершавого язычка. Таня ощупью нашла вторую грудь и улыбнулась, когда из нее брызнула струйка молока.
Иван разделся и лег спать. Малышка, хоть и ощущала волнение и напряжение в комнате, продолжала сосать целый час. Сельма сказала:
– Пустые. Обе пустые, может, остановишься? Хочешь колбаски?
– Нет. Молоко. Хочу молоко.
– Пора спать, – сказала Сельма и выключила свет.
– Включи! Почитай книжку!
Сельма снова включила свет и почитала про счастливых медведей и счастливых орлов, кушающих счастливую рыбу.
Гроза продолжалась, и гром гремел.
– Это львы дерутся, – сказала Таня.
Крупные капли дождя громко стучали по оконному стеклу.
– Они тоже плачут, – сказала Сельма. – Сидят там в облаках и горюют, что не могут прийти к нам в гости. И стучат, чтобы мы их пустили.
– Львы, заходите, – крикнула Таня.
Когда девочка уснула, Иван захрапел на диване в гостиной и из его рта стали вырываться отрывистые аритмичные звуки вместе с неприятным запахом зеленого лука. Сельме хотелось, чтобы он умер во сне, но поскольку Иван умирать не собирался, она пошла на кухню и взяла нож. Она должна ненавидеть его за то, что он сделал, не важно, что он оправдывался и говорил, что тоже являлся жертвой. Это ее долг – отомстить. Ей будет легче, если она исправит эту ошибку. И Сельма воткнула ему нож в живот, подумав, что лучше было бы перерезать мужу горло, легче и безопаснее – более вероятно, что она сможет убить его быстро. Или отрезать ему яички, хотя ей не хотелось их видеть. Сельма снова воткнула нож Ивану в живот, а потом направила его немного в сторону, перпендикулярно вертикальным мышцам, удивляясь, как тяжело их разрезать, и надавливая на нож, пока он не уперся в ребро.
Иван встал, зашатался и упал, истекая кровью. Таня проснулась и закричала:
– Мам, мне страшно. Львы кусаются. А где папа?
Теперь и Сельма запаниковала, когда голубоватая молния показала ей, что она наделала, – мужчину, раскинувшегося в темной луже. Сельма вызвала «скорую» и поехала с мужем в больницу вместе с Таней, сосущей грудь. Она не знала, какая у мужа группа крови, и на выяснение ушло довольно много времени. В госпитале кончилась кровь его группы. Сельма не знала, какая группа крови у нее самой, и попросила сделать анализ. Оказалось, первая. Тогда Сельма сдала почти литр крови. Этого было достаточно, чтобы она почувствовала себя ужасно уставшей, и хватило, чтобы спасти Ивану жизнь. И теперь кровь Сельмы текла по его жилам.
Таня хотела молока, но из груди ничего не лилось.
– Молоко, – плакала Таня и сосала сильнее. У Сельмы болела грудь, и глаза тоже, и шумело в ушах.
– Молоко, – плакала Таня.
– Нет, кончилось, – сказала Сельма. – Может, только кровь, если захочешь. Соси, и появится. Еще кое-что осталось.
18. Все несчастные семьи похожи друг на друга
После выздоровления Ивана их семейная жизнь продолжилась. Сначала они с Сельмой поглядывали друг на друга с осторожностью, но, рассмотрев все варианты, решили, что лучше всего остаться вместе и воспитать здорового ребенка. Во многом можно было винить войну, но теперь, после подписания Дейтонского мирного договора, пришла пора строить заново и страну, и семью. Из-за своих откровений Иван потерял главенствующее положение в семье. Но в этом отношении он просто последовал той модели, по которой в основном и строились семьи в их регионе.
В маленьких городках обычно главой семьи является жена (она оплачивает счета, растит детей, вызывает водопроводчика), а муж уклоняется от семейных дел (продувает деньги в карты и совершает основные педагогические ошибки, когда вдруг принимается шлепать отпрысков). По крайней мере, Ивану больше нечего было скрывать, ему не нужно было соответствовать высоким стандартам, поэтому он мог расслабиться и просто жить. Он даже радовался тому, что остался в живых, ведь снова был на волосок от смерти. Иван решил быть хорошим семьянином, насколько это возможно, чтобы внести свой вклад в семейное счастье, поэтому пошел в библиотеку и набрал там книг по психологии семейной жизни. Почти все они оказались американскими. Он листал страницы и восхищался сиянием белоснежных ровных зубов. Иван ничего не имел против Америки, и хотя, судя по американским сериалам, она казалась несколько вульгарной, это была могущественная держава, без которой в Европе ничего не происходило. В двадцатом веке в Европе разразились несколько войн, но каждый раз они заканчивались, после того как Америка основательно забрасывала бомбами горячую точку.
Иван купил несколько американских пособий по воспитанию счастливых, позитивно мыслящих детей со здоровыми зубами. Он согласился с идеей о том, что бить детей нельзя ни при каких обстоятельствах, а лучше манипулировать ребенком, устраивая так называемые «часы уединения», когда ребенок должен стоять в одиночестве в углу. Наградой за хорошее поведение должно быть выражение любви, а не неограниченный доступ к конфетам (несмотря на то что Американская ассоциация дантистов озолотилась бы от подобного проявления любви). А наказанием за плохое поведение должно быть отсутствие любви, но, разумеется, не вспышка ненависти и жестокости. Свою любовь нужно выражать мягко и рационально – в спокойные моменты, не тогда, когда ребенок сдергивает со стола скатерть вместе с фарфором или играет с зажигалкой в кладовке.
Иван очень нервничал, когда нужно было объясниться в любви к дочери, особенно в спокойные моменты. Намного проще дождаться эмоционального взрыва по какому бы то ни было поводу, Даже из-за битья, и тогда, пока слезы текут ручьем, проявить свою отцовскую любовь. Но если дочка собирает из кусочков картинку, то тирады о любви только собьют ее с толку. Иван мерил шагами комнату, пока Сельма не просила его уйти куда-нибудь в другое место, чтобы все домашние не свихнулись.
Иногда, правда, удобный случай проявить свою любовь все-таки подворачивался. Например, Таня запнулась о корень дерева в парке и свалилась на гравиевую тропинку, ободрав коленки. Пока она ревела, Иван посадил ее себе на колени и сказал ей (в третьем лице), что папочка ее любит. Девочка заплакала еще громче, и Иван не был уверен, что хотел бы, чтобы папочкина любовь ассоциировалась с разбитыми коленками. Насколько он понял, Таня была еще слишком мала для того, чтобы волноваться из-за вербальных проявлений любви.
Сельма с энтузиазмом восприняла идею воспитания детей как маленьких американцев. Это определенно был новаторский подход для их городка. За несколько кварталов от дома, когда над крышами поднимался дымок, можно было слышать громкие крики детей, которых родители обучали искусству пристойного поведения. Они записывали уроки на неясной коже детей ремнями и ивовыми розгами, а порой и просто безо всяких прикрас – ударами кулака. Сельма накупила целый набор зубных щеток, и Таня теперь чистила зубы три раза в день, каждый раз две минуты, повторяя все замысловатые движения щеткой: вверх п вниз, по кругу, сзади, потом спереди. Казалось, чистка зубов по-американски еще более мудреное занятие,
