шла по полям, обочин не было, зато были глубокие кюветы, так что свернуть с неё мог только КАМАЗ— вездеход или, на худой конец, подготовленный джип.
И где—то среди серых, Богом забытых полей, где дорога была хуже некуда, мы увидели самую натуральную пробку: легковые автомобили и фуры стояли, загородив обе полосы. По грязи на цыпочках скакали «дачники» — дюжие стриженые мужики в шортиках и беленьких футболках. Они все смотрели куда—то вперед и матерились. На шум наших движков и на звуки клаксона они не обращали внимания, лезли прямо под колеса, и я испугалась — на глине легко поскользнуться, и ненароком задеть чей—нибудь капот иди бампер. Но и сбрасывать из—за них скорость я не хотела. Настроения было хорошее, и я стала дурашливо кричать:
— Мужики, расступитесь! Пропустите женщину! Женщина не умеет водить мотоцикл! Пропустите женщину!
Они недоуменно оборачивались, но — странное дело! — и в самом деле отступали, пропуская мотоцикл мимо, а мне только того и надо было! Мы с некоторой долей мстительности и даже, если хотите, издевки, проезжали прямо перед носом у водителей, в сантиметрах от капотов и заляпанных фар! Теперь— то мы могли утереть им нос! Вот так—то. Вы — постойте, а мы поедем и посмотрим, что там впереди! А впереди был размешанный участок дороги с колеей, и как—то они все здесь справлялись, пока на одной стороне дороги не сломалась огромная фура — там возился водитель с помощниками, менял колесо. А на второй стороне дороги уже увяз КАМАЗ и чумазый шоферюга, с отчаянием глядя на глубоко зарывшиеся в грязь колеса, чесал затылок. Ни одна машина не могла бы здесь протиснуться. Ни одна.
Но мотоцикл — не машина. Мы сбавили скорость, балансируя, занырнули в колею, ногами поддерживая равновесие, а потом внятяжечку, на самой малой скорости спокойненько так выбрались из неё наискосок, протиснулись в щель между фурами и — поминай как звали!
Нет, кое—кто из автомобилистов тоже был не пальцем делан — с нами из пробки выбрались два «Лэнд Крузера» и ГАЗ–66 — тот вообще просто обошел этот участок дороги прямо по раскисшей пашне, с лязгом перебрался через канаву и затрусил в ту же сторону, что ехали мы. Дорога здесь была не лучше: сплошные ямы и ухабы. Но мы вдруг глянули на рысящий «шестьдесят шестой», на пару джипов, и поняли — все, надоело! Мы встали на подножки и почти одновременно открутили рукоять газа, обходя всех по самым ухабистым и по самым раскисшим местам. А вы как хотели? Может, быть, путешествие и не удалось, но мотоциклы—то мы «обкатали» как следует!
Спустя шесть километров мы догнали большую фуру, видимо, она ушла вперед раньше, чем образовалась пробка. За фурой болтался вихляющийся прицеп. Андрей как—то угадал и обогнал чудище на прямом отрезке дороги, а мне это никак не удавалось — то ли водитель попался с норовом, и, вместо того, чтобы пропустить, специально не давал себя обогнать, то ли он просто не видел моей довольно блеклой фары и просто каждый раз выбирал наиболее удобную для фуры траекторию движения. Я то и дело порывалась рвануть на обгон, но вдруг понимала, что меня сейчас сшибет прицепом, и тормозила, уходя из—под удара. Прицеп подкидывало на ухабах, он сердито лязгал железяками бортов, и был похож на собачью будку, в которой прячется кто—то очень сердитый.
Наконец мне это надоело. Да что же это такое! Имей же совесть, мужик. И я завизжала. Он не слышал сигнала мотоцикла, но женский визг, видать, имеет свойство настигать мужской слух в любой ситуации. И видимо, этот «сигнал» дошел таки до упрямого водилы. Как по волшебству прицеп сдвинулся в сторону, освобождая мне дорогу, и я, встав на подножки, почти весело пропрыгала мимо него, даже не посмотрев в сторону водителя — некогда было, надо было на дорогу смотреть.
А перед самым Тулуном, наконец, пошла хорошая дорога, и мы прибавили еще.
Оказалось, что в самом городе трасса затоплена, и по всему Тулуну были расставлены знаки объезда. Мы сворачивали, сворачивали то туда, то сюда, и вдруг оказались перед потоком воды, который на глазах размывал полотно дороги. Дальше ходу не было. Ну, это для некоторых не было, а Андрей сразу бросился в воду. Я остановилась и несколько оторопело наблюдала, как все глубже и глубже уходят в воду колеса высокой «Тенере», потом вдруг переднее колесо ухнуло куда—то вниз, и в тот же момент Андрея заслонил поехавший с той стороны УАЗ… Я зажмурилась, потому что утопить мотоцикл даже здесь, в городе было смерти подобно — ведь от гидроудара движок надо было реанимировать минимум полдня, значит, еще полдня проводить на холоде, да потом ехать до дома, что уже совсем не входило в планы. Но, когда я открыла глаза, Андрей уже выбирался на другую сторону. Он оставил мотоцикл на обочине, переговорил о чем—то с парнем, который стоял тут же, возле забора и, подойдя поближе, прокричал:
— Стой там! Я сейчас приду!
До этого я еще неуверенно порывалась нырнуть в поток, то и дело поддавала газу, но потом трусливо передумывала — какая разница, чей мотоцикл топить — задержка ведь все равно будет. Андрей бодро перебрел на эту сторону. Оказалось, что штаны дождевика все же местами держат — в мотоботы ему почему—то не налилось ни капли!
Он сел впереди меняна мотоцикл и твердой рукой направил «Артесию» в воду, и мотоцикл медленно, временами оступаясь на камнях и ухабах, вывез нас на другую сторону. Как оказалось, мы проехали вовремя — жители частных домов, стоявшие здесь же, у воды, рассказали, что сегодня ждут основной вал — по расчетам спасателей дома должно было затопить. Они с тоской смотрели на прибывающую воду, заливающую низину, и сдержанно вздыхали — им велено было уходить, но уходить было некуда, да и бросить хозяйство на произвол судьбы они никак не могли. Андрей с сочувствием смотрел на мужчин, ему было знакомо это чувство — дом его родителей стоял в низине у самой реки на окраине Ангарска, и несколько раз дому угрожало наводнение, правда, ни разу вода не пошла дальше огорода.
Мы покидали Тулун со смешанным чувством облегчения — ведь, проскочили же! — и сожаления. Мы ничем не могли помочь этим людям, да и наводнение, по идее, еще и не начиналось. А дальше, километров через десять, пошел хороший, ровный асфальт, и ехать стало очень холодно и очень неинтересно.
Каждое путешествие рано или поздно подходит к концу. Подошло и это. И уже неважно было, что получилось оно таким неудачным, и что мы так замерзли, и что новенькие дождевики оказались такими ненадежными. Почему мы не купили себе в дороге дождевую защиту? Ведь были же мотомагазины и в Красноярске, и в Кемерово. Или почему мы не купили, ну, хотя бы какие—нибудь «костюмы рыбака»? Или просто болоневые охотничьи штаны? Что или кто гнал нас с такой необыкновенной силой домой, не давая остановиться, не давая подумать, что мы делаем и зачем? Я не знаю. Знаю только то, что, когда мы, уставшие, затормозили у гаражных ворот, и Андрей пошел открывать, стало мне так больно, как не было больно даже от холода за все эти шесть дней. Шесть дней под проливным дождем — и отпуск закончился, даже не успев начаться. Шесть дней холода и неудач — и год ожиданий и надежд разбит. Деньги потрачены, мотоциклы нуждаются в обслуживании. В «техосмотре» нуждаемся и мы, потому что нет, как не было в наших организмах ни одной клеточки, которая бы не промерзла, словно мы вернулись из путешествия в ледниковый период.
В гараже, я, и, кажется, Андрей тоже, все время сглатывали противный комок, подступавший к горлу. Кое—как столкали в рюкзак промокшие вещи, вызвали такси. Друг на друга не глядели. Зато таксист опять смотрел на нас с подозрением — мы были грязные, хоть и старались отмыться в гараже, но, видимо, не получилось. Сухих вещей уже не было. Я надела трико Андрея, а он — грязные джинсы, в которых иногда работал в гараже.
— Сколько мы прошли? — тихо спросила я мужа.
Он недолго подумал.
— Три тысячи восемьсот километров, не больше.
Всего—то? А мне—то казалось, что мы проехали вокруг земного шара!
Дома нас бросилась обнимать мама.
— А я услышала, что в Тулуне наводнение, уже чего только не думала! Вдруг палатку где в низине поставили! Там такой вал сегодня ждут! Такой вал! — она чуть ли не плакала.
— Она у тебя всегда найдет, из—за чего поволноваться! — бурчал Андрей, а сам был доволен — нас ждал горячий ужин!
Мы по очереди залазили в ванну, до одури сидели под горячим душем, стараясь прогреть каждую косточку и связку.
— Вот и все… — печально сказал Андрей, растянувшись после ужина на кровати. Его живот заметно
