внутренняя логика останется для него слишком утомительной, но он сумеет вычитать из них главное — образ Соловьева-человека. И «Стихи о Прекрасной Даме» станут в какой-то степени реализацией того идеала Вечной Женственности, который Соловьев как поэт недовоплотил. В 1910 году Блок вдохновенно процитирует соловьевские «Три свидания»: «Еще невольник суетному миру, / Под грубою корою вещества / Так я прозрел нетленную порфиру / И ощутил сиянье божества» — и прокомментирует их неожиданным образом: «Поэма, написанная в конце жизни, указывает, где начинается жизнь; отныне, приступая к изучению творений Соловьева, мы должны не подниматься к ней. а обратно, исходить из нее; только в свете этого образа, ставшего ясным после того, как второй, производный, погашен смертью, — можно понять сущность учения и личности Вл. Соловьева».
Блок 1901 года именно исходит из того, что уже сделано в поэзии Соловьевым. До сих пор блоковские стихи были цельны, монологичны (и этим по-своему привлекательны), теперь же в них придет дух раздвоенности: «сиянье божества» ощущается непременно на фоне «грубой коры вещества». Блоковские символы будут строиться на музыкальном сопряжении антонимов, они приобретут внутреннюю оксюморонность. Поединок света и тьмы сделается главным внутренним сюжетом блоковской лирики:
(«Ты прошла голубыми путями…»)
Вернемся к стихотворению «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо…», с которого мы предлагаем вести отсчет блоковских легендарных шедевров. В Полном собрании стихотворений Блока, выстроенном В. Н. Быстровым в хронологическом порядке (в соответствии с блоковскими тетрадями беловых автографов), это произведение значится под номером 333 [11]. То есть Блоку необходимо было написать более трех сотен стихотворений (это только начиная с 31 октября 1897 года, а в общем их было гораздо больше), чтобы его поэтический голос зазвучал в полную силу
Иногда приходится слышать, что у Блока слишком много стихов и среди них встречаются проходные, «никакие». Думается, такие суждения обусловлены нетщательным чтением. Действительно, стихи у Блока, как у всякого поэта, разной силы; концентрация индивидуальности в них неодинакова. Но пустыми они не бывают никогда: где нет остроты мысли и образной парадоксальности, это компенсируется эмоциональностью, простотой и достоверностью чувства. К механической версификации Блок был органически не способен.
Может быть, тихая музыка первой книги стихотворений отчетливее усваивается, если читатель открывает ее после знакомства со второй и третьей книгами. Путь поэта — не прямая линия, а своего рода круг: конец сходится с началом. Можно входить в поэтический мир с любой временной точки. К примеру, Пастернака многие начинают понимать и любить с поздних циклов «На ранних поездах» и «Когда разгуляется», после которых легче раскрывается прихотливая образность «Сестры моей — жизни». То же с Заболоцким: принявшие душой позднюю риторику автора («Некрасивая девочка», «Не позволяй душе лениться»), получают заряд доверия к сложности «Столбцов». И Мандельштама, и Цветаеву тоже обычно начинают осваивать с их поэзии 1920—1930-х годов, только здесь уже получается движение от большей сложности и многозначности к относительной простоте «Камня» и «Волшебного фонаря». И с Блоком необязательно взаимодействовать в строго хронологическом порядке. Раздел «Ante lucem» может сказать больше, если мы наперед знаем, что он написан автором «Шагов Командора» и «Соловьиного сада».
Товарищ Блока по юридическому факультету Александр Гиппиус той же весной 1901 года показывает ему альманах «Северные цветы», только что выпущенный издательством «Скорпион». Блок читает стихи Валерия Брюсова – это имя входит теперь в сознание Блока-поэта. Брюсов – во многом противоположность Соловьеву, он – эстет и рационалист. Но для Блока плодотворным будет и такой творческий импульс. Внимание к стиховой технике, склонность к рассчитанному образному эффекту, увлеченность магией города – в этом Блок долго еще будет перекликаться с мэтром русского символизма.
Владимир Соловьев плюс Валерий Брюсов – обратим внимание, что выйти на собственную дорогу юному Блоку помогают сразу два поэтических ориентира. И здесь действует главный закон блоковского творчества и жизнетворчества – музыкальное сопряжение противоположностей.
Конечно, для такого способа поэтической работы нужен изначальный собственный музыкальный импульс, и притом гениально-неповторимый, но все же блоковский стратегический опыт, полагаем, актуален для современного поэтического сознания и поучителен для юных стихотворцев нашего времени. Ориентация на один вектор, на одну авторитетную индивидуальность неизменно ведет к бесплодной вторичности: это мы видим на бесславном примере целой армии эпигонов Бродского. Между тем сам Бродский в этом отношении шел путем типологически сходным с блоковским. Уже начав слагать стихи, он познакомился с творчеством Мандельштама и Цветаевой и стал искать способ сопряжения мандельштамовской пластичной образности с нервным цветаевским синтаксисом. По-видимому, такое сочетание контрастных традиций вообще характерно для масштабной поэтической деятельности.
Из событий «мистического лета» необходимо еще упомянуть следующие два.
Первое — это августовская поездка Блока в Дедово к Соловьевым: Михаилу Сергеевичу — брату философа и поэта и его жене Ольге Михайловне, двоюродной сестре матери Блока. После этого Ольга Михайловна в письме Александре Андреевне сообщает, что стихи ее сына понравились не только ей, ее мужу и сыну Сереже, но и Боре Бугаеву. Тому самому, который по совету Михаила Сергеевича Соловьева скоро назовется Андреем Белым.
Второе — это созревшее у Блока в августе решение оставить юридический факультет и перейти на историко-филологический, 29 сентября он подает соответствующее прошение.
Осенью Любовь Дмитриевна, почти случайно оказавшись в Казанском соборе, начинает туда часто захаживать и однажды встречает на пути Блока. Они сидят в соборе вместе, на каменной скамье возле скромной иконы, у которой теплились две-три свечки. Это происходит 17 октября, потом этой датой помечено стихотворение «Медленно в двери церковные…», написанное Блоком от женского лица.
Встречи делаются частыми. Блок поджидает Любовь Дмитриевну после ее занятий декламацией на курсах Читау. Затем они идут вместе от Гагаринской улицы к Казанскому или Исаакиевскому собору. Говорят о Владимире Соловьеве, о душе мира, о блоковских стихах. «Уже ясно было, что в них я, что связаны они со мной», — напишет Любовь Дмитриевна в «Былях и небылицах». Однако если мы обратимся к текстам стихов, написанных к тому времени, то это высказывание предстанет явным преувеличением. Роль Прекрасной Дамы — еще впереди. Серьезное объяснение происходит однажды, когда они вдвоем переходят Введенский мостик у Обуховской больницы. «…Спросил Блок меня, что я думаю о его стихах. Я отвечала ему, что я думаю, что он поэт не меньше Фета. Это было для нас громадно. Фет был через каждые два слова. Мы были взволнованы оба, когда я это сказала, потому что в ту пору мы ничего не болтали зря. Каждое слово и говорилось и слушалось со всей ответственностью».
Это свидетельство Любови Дмитриевны чрезвычайно важно. Она поверила в Блока как в великого поэта, а он готов за это полюбить в ней женщину. Еще нет никакого культа Прекрасной Дамы. Есть общая для двоих вера в поэзию. Прочная основа для отношений, которые продлятся двадцать лет, до самого конца жизни одного из них.
Да, эта любовь — изначально литературная. Но это не значит, что надуманная, не настоящая.
Искусство — не приложение к жизни, а неотъемлемая ее часть. Так было, в общем, всегда, но особенно проявилось в эпоху модерна, начало которой в России почти совпадает с началом XX столетия (а конец, по-видимому, — с завершением этого столетия). Блок и Любовь Дмитриевна — участники