грандиозного духовного эксперимента, цель которого — стереть границу между творческим и житейским.
Стратегия земной любви — телесное наслаждение и продолжение рода. Стратегия «литературной» любви — создание новых литературных ценностей. Резонен вопрос: а нельзя совместить эти два импульса? Наверное, можно, но абстрактный ответ ничего нам не дает. Продолжим разговор о конкретном случае.
За «литературным» сближением осенью 1901 года «земного» сближения не последовало. Это раздражает Любовь Дмитриевну, и в январе наступившего года она свое недовольство обнаруживает, начинает избегать встреч. 17 января 1902 года Блок пишет ей короткую записку, начинающуюся словами «Если в один из трех дней Вы не будете у собора от 8—10 вечера, Вам угрожает тоска на всю жизнь без оправданий». Тем не менее 29 января Любовь Дмитриевна с Блоком «порвала», по ее собственному слову. Встречает его на Невском «с холодным и отчужденным лицом» и демонстративно прощается. У нее приготовлено письмо, которое она не решается отдать Блоку и в котором высказывает резкие претензии: «…Вы навоображали обо мне всяких хороших вещей и за этой фантастической фикцией, которая жила только в Вашем воображении. Вы меня, живого человека, с живой душой, и не заметили, проглядели… < …> Я вижу теперь, насколько мы с Вами чужды друг другу, вижу, что я Вам никогда не прощу то, что Вы со мной делали все это время — ведь Вы от жизни тянули меня на какие-то высоты, где мне холодно, страшно и… скучно».
Письмо адресату передано не было, а выраженные в нем эмоции оказались искренними, но поверхностными. Девушка бунтует, требует к себе «простого», «земного» отношения, а личность ее тем временем живет другими, более глубокими упованиями.
Блок после злополучной встречи пишет три взволнованных и запутанных письма, которые тоже остаются неотправленными. У них с Любовью Дмитриевной пока нет общего языка, нет взаимопонимания. Но возникло между ними нечто таинственное, неподвластное рациональному объяснению. Оно и будет руководить действиями обоих. А пока — долгая пауза в отношениях. Формальные встречи на людях.
Весной 1902 года начинается вхождение Блока в литературный мир. 26 марта он направляется в дом Мурузи на Литейном проспекте, в квартиру, где живут Зинаида Николаевна Гиппиус и Дмитрий Сергеевич Мережковский. Здесь проходят религиозно-философские собрания, создается «новая Церковь»: Мережковские вместе с критиком Дмитрием Владимировичем Философовым («третьим Мережковским», как его иногда именуют заглазно) молятся втроем по специально созданному ритуалу. Нестандартный союз этих трех людей — загадка и для современников, и для исследователей нескольких поколений.
Ольга Михайловна Соловьева уже присылала Зинаиде Николаевне Гиппиус блоковские стихи – со ссылкой на то, что Боря от них «буквально катается по полу» (Борис Николаевич давно свой в доме Мережковских), но не понравились они строгой даме. Впрочем, задним числом она в этих «робких песнях» усмотрит-таки «своеобразную прелесть».
Вот как потом опишет Гиппиус эту первую встречу в своем очерке «Мой лунный друг» (1922):
«День светлый, но в передней темновато. Вижу только студент, незнакомый. Пятно светло-серой тужурки.
– Я пришел… нельзя ли мне записаться на билет… в пятницу, в Соляном городке Мережковский читает лекцию…
– А как ваша фамилия?
– Блок…
– Вы — Блок? Так идите же ко мне, познакомимся. С билетом потом, это пустяки…»
Дружба с первого взгляда — так это можно назвать. Потому, как Гиппиус рассказывает о встрече с Блоком, неоспоримо чувствуется: между ними есть связь, есть мгновенно возникшее энергетическое поле:
«Ничего этого, конечно, тогда не думалось, а просто чувствовалось.
Не помню, о чем мы в первое это свидание говорили. Но говорили так, что уж ясно было: еще увидимся, непременно.
Кажется, к концу визита Блока пришел Мережковский».
Можно еще так сказать: Гиппиус и Блок нашли друг друга как две части одного духовно-творческого андрогина. Оба склонны к такому синтезу. Гиппиус — и сама по себе андрогин (часто пишет стихи от мужского лица, а как критик сражается под псевдонимом Антон Крайний), и выступает половинкой (причем доминирующей) по отношению к Мережковскому и Философову. Блок теснейшими духовными узами связан с матерью, того же будет искать в браке с Любовью Дмитриевной. Пожалуй, Гиппиус станет третьей и последней в этом ряду. Связей с женщинами (самых разных) у Блока будет еще много, но срастания (а андрогин — это именно срастание) ни с кем более не произойдет. Разногласия, споры, разрывы, обвинения — это все лишь оттеняет наличие неотменимой связи.
Летом 1902 года между Блоком и Гиппиус идет обмен письмами и стихами, о чем он рассказывает отцу в письме из Шахматова от 5 августа: «Внешнее мое прикосновение к мирам “иным” и литературным заключается теперь в переписке с Зин. Гиппиус (женой Мережковского), которая уже взяла две моих стихотворения в новый журнал “Новый путь”, который скоро начнет выходить (изд. П. П. Перцов). Переписка очень интересна, вполне мистична, так что почти не доходит из круга умозрении (опять-таки современного, в духе Дм. С. Мережковского)». Итак, Блок учится навыкам «современною умозрения», навыкам мистической практики. Не случайно одно из писем к Гиппиус заканчивается словами: «Посылаю Вам два, по возможности мистических стихотворения» (оба, кстати, увидят свет в «Новом пути»).
Блоку еще только двадцать один год, Гиппиус на одиннадцать лет старше. Она авторитарна, нетерпима к оппонентам, но их с Мережковским установка на «белый синтез», на соединение этики и эстетики, духа и плоти, язычества и христианства — внутренне честна и искренна. Блок очень скоро начнет со всем этим спорить, но для начала такую доктрину полезно понять, усвоить. И опыт мистицизма был необходим — для укрепления поэтической силы. Теперь, сто с лишним лет спустя, сравнивая стихи Блока и стихи Гиппиус, можно увидеть нечто общее. Возьмем для наглядности одно из стихотворений Зинаиды Николаевны, посвященных Блоку:
(«Гроза»)
Здесь есть подлинная эмоциональная музыка, хотя и с налетом риторики. Гиппиус словно уговаривает читателя ощутить мистический трепет, а Блок скоро научится создавать его легким словесно-музыкальным движением. И поднимется над мистикой, будет беспощадно иронизировать над ней в «Балаганчике». Но это будет высокая ирония, а не приземленно-бытовая, не та бездуховная насмешка над всем высоким, которую Блок в 1908 году разоблачит в специально написанной статье с коротким названием «Ирония».
Думается, Гиппиус, наряду с Вл. Соловьевым и Брюсовым, может быть отнесена к числу блоковских «побежденных учителей», хотя это выражение к случаю Блока не совсем применимо по причинам психологическим: он ни с кем из своих непосредственных предшественников-символистов не соревнуется, не стремится никого победить.
Мережковский и Гиппиус бьются над задачей соединения противоположностей. Как сказано у Гиппиус в стихотворении « Электричество»:
