хозяину и трем матросам удалось наконец укрепиться на одном из подводных камней. К ним присоединился и Тюрк. В полном отчаянии он звал коммодора… Тщетные призывы, тщетные поиски.
Но, может быть, когда прояснится, Тюрк найдет Уррикана еще живым? Он не смел на это надеяться. Крупные слезы катились по его щекам.
Около семи часов туман местами рассеялся. Стало ясно, что «Чикола» разбилась, ударившись о скальные отроги, и ни на что уже не годилась. На западе и на востоке на протяжении четверти мили гряда беловатых отрогов тянулась уже в виде целого ряда подводных камней.
Моряки, разделившись на две группы, начали искать пропавшего. Вдруг один матрос громко закричал. Когда к нему подбежали остальные, они увидели Уррикана, лежавшего между подводными камнями. Тюрк кинулся к нему, схватил в объятия и приподнял, засыпая вопросами. Никакого ответа. Но едва заметное дыхание и слабое биение сердца давали надежду.
— Он жив… он жив!… — повторял Тюрк.
Годж Уррикан был на волосок от гибели, при падении ударившись головой об острый камень. Рану перевязали куском полотна, обмыв ее пресной водой, которая нашлась на шхуне. Потом коммодора перенесли на выступающий берег маленького островка, где морской прилив не мог его достать. В это время небо совершенно очистилось от завесы тумана, и видно было на несколько миль вперед. Двадцать минут десятого Хьюлкар, протягивая руку по направлению к западу, воскликнул:
— Маяк Ки-Уэста!
Действительно, Ки-Уэст находился на расстоянии всего четырех миль. Если бы не туман, путешественники вовремя заметили бы огни маяка, и маленькая шхуна не погибла бы среди подводных камней.
Морякам хорошо известно, чем для них опасна Нижняя Флорида, они стараются избегать этих мест. Если бы правительство поскорее осуществило уже разработанный проект! Речь идет о канале, который должен перерезать полуостров между Фернандиной и Седар-Ке — он позволит судам, идущим из Мексиканского залива в Атлантический океан, сократить путь на пятьсот миль и избавит моряков от тягот плавания по самому трудному проливу в мире[116].
Потерпевшим кораблекрушение ничего другого не оставалось, как пребывать на крошечном каменистом островке в ожидании какого-нибудь судна. Незавидная участь — быть выброшенными на беловатый кусочек суши, похожий на какое-то хранилище костей и выступающий из воды во время морского прилива на пять-шесть футов! Вокруг извивались, как змеи, гигантские саргассы[117] всевозможных цветов и самые крохотные водоросли, извлекаемые из подводных глубин течением Гольфстрим. Маленькие заливчики кишмя кишели сотнями рыб различных пород, величин и форм: сардинки, морские петухи, морские волки, морские коньки восхитительных окрасок, испещренные разноцветными полосами. Во множестве было и моллюсков, и всяких ракообразных — креветок, омаров, крабов и лангуст. И наконец, чуя легкую добычу, шныряли между каменистыми выступами акулы-молоты длиною от шести до семи футов и с такими челюстями, что перед этими хищницами бледнеют самые фантастические чудовища, порожденные воображением мореходов доколумбовой эпохи.
Птицы летали бесчисленными стаями — обыкновенные и хохлатые цапли, чайки, морские ласточки и большие бакланы. Несколько пеликанов, очень крупных, стоявших в воде, ловили рыбу так же серьезно, как рыболовы на Сене, но только с большим успехом. При этом, как выразился один французский путешественник, они замогильным голосом издавали своеобразный крик: «Хознкор!» Во всяком случае, найти пищу здесь не составляло труда. Взять хотя бы легионы черепах в воде и на суше, на всем пространстве, между островком, принявшим несчастных путешественников, и другими такими же, названными, кстати, по имени этих пресмыкающихся.
Между тем время шло, а коммодор, несмотря на все старания его товарищей, все еще не приходил в себя. Тюрк не находил себе места. Если бы он мог доставить своего хозяина в Ки-Уэст! Тогда, возможно, заботы врачей и необычайно крепкий организм спасли бы моряка. Но сколько еще пройдет дней, прежде чем они покинут свое пристанище? Конечно же, Тюрк не строил никаких иллюзий относительно матча Гиппербона: для Годжа Уррикана партия закончилась. Останься он жив, какой взрыв негодования охватил бы его, и кто тогда не простил бы ему гнева — перед лицом такой адской неудачи?!
Стрелка часов показывала десять, когда матрос, стоявший на страже у края песчаной полосы, закричал: «Лодка, лодка!» Действительно, рыбацкая лодка, подталкиваемая слабым ветром, приближалась к островку. Немедленно Хьюлкар дал сигнал. Полчаса спустя, захватив всех пострадавших от кораблекрушения, лодка уже шла по направлению к Ки-Уэсту.
Слабая надежда вновь зажглась в сердце Тюрка. Возможно, она блеснула бы и у Годжа Уррикана, если бы он мог выйти из состояния полного бесчувствия, но ничто не доходило до его сознания. Как бы то ни было, несомая ветром посудина быстро проплыла четыре мили и в четверть двенадцатого уже вошла в гавань…
На острове Ки-Уэст, длиной в два лье, а шириной в одно, вырос маленький городок — подобно тому, как за Полярным кругом вырастают овощи под влиянием хорошего ухода. Уже довольно значительный город сообщался с материком при помощи подводного кабеля. Его благоустройство росло семимильными шагами благодаря росту навигации. Город, наполовину испанский[118], был укрыт зеленым шатром из магнолий и других великолепных тропических растений.
Лодка причалила к берегу, и тотчас же несколько сот жителей — Ки-Уэст насчитывал около восемнадцати тысяч — окружили прибывших. Они ждали коммодора Уррикана. Но в каком виде он предстал перед ними или, лучше сказать, был им представлен! Решительно море не благоприятствовало участникам матча Гиппербона! Том Крабб явился в Техас в виде инертной массы, а коммодор — почти трупом!
Годжа Уррикана поволокли в портовую контору, куда тотчас же явился доктор. Коммодор еще дышал, и, хотя его сердце билось слабо, никаких повреждений внутренностей доктор не обнаружил. Но из раны вновь потекла кровь и появилась опасность кровоизлияния в мозг. Несмотря на все принятые меры, несмотря на энергичный массаж, для чего Тюрк уж не пожалел своих рук, коммодор все еще не приходил в себя. Тогда доктор предложил перенести его в гостиницу или в больницу Ки-Уэста.
— Нет, — ответил Тюрк, — не в больницу, не в гостиницу.
— Но куда же, в таком случае?
— На почту!
Идею Тюрка поняли и одобрили все, кто окружал лежавшего пластом коммодора. Если Годж Уррикан наперекор стихии все же явился в Ки-Уэст в полдень двадцать пятого мая, то почему бы его присутствие не зарегистрировать официально в том самом месте, где по расписанию ему полагалось быть?
Послали за носилками, положили на них коммодора и направились к почтовому отделению в сопровождении все увеличивающейся толпы.
Велико было изумление почтовых служащих, подумавших, что произошла какая-то ошибка. Не приняли ли их учреждение за морг? Но когда стало известно, что лежавшее перед ними тело принадлежит коммодору Уррикану, одному из партнеров матча Гиппербона, удивление сменилось волнением и участием. Он был здесь, перед маленьким окошечком почтовой конторы, куда попал по воле игральных костей, выбросивших пять и четыре очка!
Тюрк выступил вперед:
— Нет ли телеграммы на имя коммодора Годжа Уррикана?
— Еще нет, — ответил чиновник.
— В таком случае, — продолжал Тюрк, — будьте добры удостовериться, что он прибыл сюда до ее получения.
Явку немедленно зарегистрировали в присутствии многочисленных свидетелей. Часы показывали без четверти двенадцать. Все остались ждать телеграмму, несомненно, посланную из Чикаго. В одиннадцать
