Но перед этим надо будет договориться о рыбе-прилипале. Островитянин, конечно, не станет артачиться. Долларом меньше, долларом больше — и дело будет сделано.
ГОСПОДИН ДЕНЬГИ ВЕДЁТ РАЗГОВОР
— Передай, — сказал американец Чуонгу, — что я хочу поохотиться сегодня с его прилипалой. Вечером рыбу верну. И заплачу сколько надо. Не прогадает.
Минданаец перевёл. Нкуэнг отрицательно покачал головой и произнёс несколько фраз.
— Что он говорит? — нетерпеливо спросил господин Деньги.
— Он говорит, что не отдаст рыбу, — объяснил Чуонг. — Он говорит, что с прилипалой надо уметь обращаться. Он говорит, что человек, который не умеет ловить черепах с прилипалой, только загубит рыбу. Рыба слабая, а черепаха тяжёлая и сопротивляется. Рыбу можно разорвать, когда её тянешь вместе с черепахой.
— Пусть не беспокоится, — сказал господин Деньги. — Если с прилипалой что-нибудь случится, я заплачу.
— Он говорит, что ничего не хочет, — перевёл торговец ответ Нкуэнга.
— Почему?
Нкуэнг без перевода понял: белый спрашивает. Он хочет знать, почему ему было сказано «нет».
— Это Большая Жемчужина, — стал объяснять охотник, показывая на рыбу в садке. — Она мне друг, всему моему дому друг. Она нас кормит. Она знает только меня. Она меня понимает, и я её понимаю. Я ее никому не отдам.
Минданаец перевёл.
«Здешние черномазые вовсе не так просты, как кажутся, — подумал про себя американец. — Этот, например, довольно ловко набивает цену. Похоже, что придется раскошелиться».
Пока шёл разговор, к Нкуэнгу подошла Руайя. Девочка принесла завтрак — с десяток печёных бананов, завернутых в банановый лист. С таким завтраком охотник уходит в море на целый день.
ЗЕРКАЛЬЦЕ
Господин Деньги взглянул на Руайю, не узнал в ней той, которая вчера испортила ему съёмку, но зато вспомнил, глядя на неё, старое, испытанное правило торговцев своей страны: оказывая внимание детям, располагать к себе родителей.
Изобразив на лице приветливость, приезжий потрепал Руайю по курчавой голове, достал из кармана зеркальце и протянул девочке.
Руайя заложила руки за спину. Она боялась принять подарок. Из-за истории с Умару. О ней среди ребят на острове велось много разговоров. Общее мнение было такое: белый — злой, белый чуть не загубил Умару, лучше от белого держаться подальше. И от его жужжащего аппарата тоже. Мало ли что… На всякий случай.
Вот почему Руайя спрятала руки. Но держать их за спиной было трудно. Они так и тянулись к зеркальцу — красивому, овальному, в пластмассовой окантовке, и притом двойному, с какой стороны ни смотреть— отражает. Очень хорошую вещь дарил американец. Как отказать?!
Девочка поискала глазами киноаппарат. На шее приезжего его не было. Его держал минданаец. Это меняло дело.
Девочка вопросительно взглянула на отца: что тот скажет? Брать или не брать подарок?
Нкуэнг не сказал «нет». Руайя поняла по его лицу, что он ничего опасного в поступке белого не видит.
Значит, можно! В глазах девочки блеснула радость. Она взяла зеркальце, улыбнулась, отошла в сторону. Белый без жужжащего ящичка на шее не так уж плох. Может, всё дело в аппарате?
Нкуэнг посмотрел вслед дочери и кивнул приезжему. Кивок означал благодарность. Нкуэнг считал, что человек, умеющий доставить радость ребёнку, — хороший человек.
«НЕТ», — ГОВОРИТ НКУЭНГ
Увидев, какое действие произвёл его подарок, господин Деньги уверенно продолжал разговор.
— Рыба не может быть другом, — сказал он и помахал перед носом Нкуэнга указательным пальцем. Рыба это рыба — её покупают, её продают. Когда рыбы много, ее продают дёшево, когда мало — дорого. А если рыба редкая, она совсем дорогая. Я хочу, чтобы ты меня понял.
Минданаец переводил слово в слово. Охотник внимательно слушал. Белый, по его мнению, рассуждал о рыбе правильно. Но эти рассуждения не имеют никакого отношения к его прилипале. Его прилипала не просто рыба, она Большая Жемчужина. И тут нечего объяснять. Кто понимает — понимает, а кто не понимает, сколько ни объясняй, — всё равно не поймёт.
Поэтому Нкуэнг промолчал. Он считал, что говорить не о чем. Каждому пора заняться своим делом.
Гость внимательно смотрел на Нкуэнга Нкуэнг — на гостя. Первым не выдержал приезжий.
— Почему он молчит? — раздражённо спросил господин Деньги минданайца.
— Ему, должно быть, нечего сказать, — предположил торговец.
— Тогда я скажу. — Американец сдвинул пробковый шлем на затылок. — Я скажу, а ты переводи. Только точно переводи. Передай, что если он боится, как бы я чего не сделал его поганой рыбёшке, то мы решим дело иначе. Я её куплю. Куплю со всеми потрохами. Втолкуй ему это, Чу.
— Он говорит: «Куплю у тебя прилипалу», — сказал минданаец Нкуэнгу. Перевести подробней торговец считал излишним.
Охотник пожал плечами, дивясь непонятливости белого:
— Я её не продам.
Чу терпеливо и спокойно посмотрел на американца.
— Он говорит: «Я не продам её».
Господин Деньги взорвался:
— Слушай, Чу, если ты не сумеешь уговорить этого упрямого скота, цента не получишь из тех семидесяти долларов, о которых вчера условились. Понял?
— Понял, мистер Берти. — Равнодушное выражение физиономии владельца шхуны исчезло. — Но что мне ему сказать?
— Скажи, я куплю его чёртову рыбу.
— Он уже это слышал.
— Но он не слышал цены. Скажи: я заплачу за его каракатицу столько, сколько никто никогда за подобную дрянь не платил.
В глазах минданайца загорелись огоньки.
— Сколько, мистер Берти?
— Сто долларов, чёрт побери! Сто больших серебряных рупий. И, если он будет упираться, набавлю ещё… До двухсот. Только не спеши с этим, незачем баловать цветного. Веди разговор о сотне.
Чуонг повернулся к охотнику:
— Тебе повезло, Нкуэнг. Ты правильно делал, что упрямился. Белый, у которого денег больше, чем ума, теперь сам не свой. Он согласен отдать за твою рыбу сто больших рупий… Десять раз по десять. — Минданаец поднял обе руки с растопыренными пальцами и помотал ими перед лицом охотника. — Ты понял,
