Нкуэнг?
Островитянин молча кивнул, а торговец продолжал:
— Но я тебе друг, Нкуэнг, и я тебе говорю: за сто рупий рыбу отдавать не надо. Я сделаю так, что белый даст двести рупий. Сто и ещё сто? Понял? И тогда ты из второй сотни отдашь мне половину. Понял? Тебе будет сто пятьдесят рупий, а мне пятьдесят. Понял?
Нкуэнг всё понял. Понял, что белый хочет дать за Большую Жемчужину много денег и что минданаец хочет обмануть белого, взять часть его денег себе. Но, кроме того он понимал другое: пусть белый бросается деньгами как хочет — это дело белого; пусть минданаец обманывает белого как может — это дело минданайца; что же касается Нкуэнга, то у него своё дело. Его дело — утром выходить в море, вечером возвращаться с пойманной черепахой. И никаких других дел он знать не хочет. А чтобы ловить черепах, ему нужна Большая Жемчужина. Никто так не умеет ловить черепах, как она.
Значит, белый может обещать что угодно — хоть полную лодку серебряных рупий, минданаец может хитрить, извиваться, притворяться другом как угодно, он своей прилипалы не отдаст. Об этом даже говорить не стоит.
Так Нкуэнг и объяснил торговцу.
— Что он там бормочет? — сердито спросил американец.
— Говорит, что не продаст рыбы, — ответил минданаец; затем, помолчав, добавил: — И, насколько я знаю островитян, он её не продаст. Ни за какие деньги. Хоть за миллион. Тут ничего не поделать, мистер Берти. Можно возвращаться на шхуну.
— Чепуха! Абсолютная чепуха! Дикарь просто не понимает, что означают двести долларов. С ним нужно говорить не о деньгах, а о вещах. Он должен видеть вещи. Тогда он поймёт и станет сговорчивей. Это будет даже интересно: я сниму прилипалу и гору рухляди, которую за нее отдам.
Минданаец выжидающе смотрел на своего пассажира. Что он только не придумает, богатый бездельник!
А господину Деньги уже не терпелось Он велел торговцу выгрузить весь товар, который тот возил с собой на катере.
«НЕТ», — СНОВА СКАЗАЛ НКУЭНГ
Скоро на белый коралловый песок возле садка были свалены куски пёстрой ткани, ножи разной величины, наборы рыболовных крючков, топорик, острога, котелок, три медных таза и среди них тот большой, круглый, блестящий, который в прошлый приход шхуны Нкуэнгу не удалось приобрести.
Последним минданаец торжественно вынес патефон в красивом пластмассовом футляре, с никелированной ручкой и с диском, верх которого был оклеен шершавым сукном, зелёным, как листья бананов.
Нкуэнг знал, что такое патефон. Это одно из чудес, придуманных белыми. Его привозил на остров вербовщик, когда уговаривал людей ехать на ананасные плантации. Он крутил никелированную ручку, зелёный диск с чёрной, положенной на него пластинкой вращался, и по всему острову разносилась громкая, красивая, весёлая музыка. Под эту музыку хорошо танцевалось, Полированный ящик мог петь тоже. Хором и в одиночку. То мужскими, то женскими голосами. Всё зависело от того, какую пластинку положить на диск. После того как вербовщик уехал, островитяне ещё долго вспоминали про патефон. Очень хотелось, чтобы красивая громкая музыка из полированного ящика звучала на острове. Нет ничего лучше весёлой музыки.
Товара минданаец вынес долларов на сто и решил, что хватит, выглядит достаточно внушительно. Ни американец, ни Нкуэнг всё равно не разберутся, что сколько стоит.
Куча добра получилась в самом деле внушительная. Господин Деньги встал перед нею и велел Чуонгу пустить в ход киноаппарат. Забавно всё это будет выглядеть на экране, когда он станет крутить дома заснятую ленту и давать свои пояснения.
После того как аппарат отжужжал, американец поманил к себе Нкуэнга.
Нкуэнг подошёл.
— Посмотри, — сказал господин Деньги, — всё, что ты видишь здесь, — твоё. Я тебе всё это отдаю, а ты мне отдаешь прилипалу. — Господин Деньги осклабился: — Тебе очень повезло.
Минданаец больше не ленился. Он перевел речь американца слово в слово.
Охотник слушал. Охотник глядел. Сердце его бешено билось. Значит, белый предлагает ему всё то, что выложено на песке, — и патефон, и медный таз, и куски тканей, и острые рыболовные крючки, и крепкие стальные ножи, и хорошо загнутую острогу, и топорик с удобной ручкой, и котелок… Очень полезные вещи, очень нужные. Получив их, можно в одну минуту стать самым богатым человеком на Тааму-Тара.
Руки сами собой тянулись к богатству. Но Нкуэнг удержался. Нет, он ещё не сошёл с ума. Ведь за все это надо отдать белому Большую Жемчужину. Никогда!
Придав лицу равнодушное выражение, океаниец отвернулся от белого и его добра. Что ему патефон, что всё остальное!.. Он не расстанется с Большой Жемчужиной даже за сто патефонов, хотя бы все они играли одновременно; он не отдаст прилипалу даже за гору медных тазов. Там, где дело касается Большой Жемчужины, никакой торговли быть не может. Она ему друг, она его кормит, она не продаётся.
— Нет, — коротко бросил Нкуэнг минданайцу.
Ему хотелось поскорее кончить пустой разговор. Сегодня он должен и омаров половить.
Минданаец попытался уговорить охотника, хотя заранее был уверен, что попытка ничего не даст.
— Послушай моего совета, Нкуэнг, — примирительно заговорил торговец, — возьми, что тебе причитается, и отдай прилипалу. Не надо сердить белого. Если белый рассердится, плохо будет.
Нкуэнг пожал плечами. Почему нужно поступать так, как хочет белый, а не так, как хочется самому?
И охотник снова сказал «нет». А сказав, решительно зашагал к дому.
ЯРОСТЬ БЕЛОГО
Спина удаляющегося Нкуэнга, всю жизнь вдыхающего воздух морских просторов, была шоколадного цвета, крепкая, мускулистая, широкая в плечах и узкая в поясе.
Однако американца эта крепкая голая шоколадная спина с хорошо развитыми мускулами привела в негодование, близкое к неистовству. Как, черномазый смеет показывать ему спину! Черномазый смеет говорить ему «нет»! Черномазый смеет срывать великолепную съёмку! Такую наглость терпеть нельзя.
— Стой, чёрный! — в ярости крикнул господин Деньги.
Но Нкуэнг шёл своей дорогой. Под навесом хижины его ждало с вечера заготовленное вяленое мясо. Два-три омара сегодня обязательно попадут в котелок. Ребята будут довольны.
На возглас белого он не обратил никакого внимания. Даже не обернулся.
— Стой! — снова крикнул господин Деньги, весь наливаясь кровью.
Он кричал, хотя понимал: кричать бесполезно. Ведь крик сотрясает воздух, и только. Тут нужно предпринять что-то другое. Нужно не горлом действовать, а кулаками. Избить негра, что ли? Свернуть ему скулу, помять ребра. Он это сделает неплохо, он ведь занимался когда-то боксом. Негр надолго запомнит его урок.
Приезжий собрался в несколько прыжков нагнать охотника, но остановился. Какой толк? Подумаешь, геройство: черномазому тумаков надавать. Об этом даже вспоминать будет неловко, а уж рассказывать — тем более.
