вас?
– Говорите!
– Хотел бы в приватном порядке.
– Хорошо.
Воронцов встал. Вместе с Женькой они ушли с мостика, попетляли по узким коридорам верхней палубы, спустились вниз, на вторую, и вышли на смотровой балкон.
Под “Александром Суворовым” полыхало море огня с небольшим островком по центру. Люди, согнанные туда огнем, в жуткой давке дрались за жизнь, глоток воздуха, место в подвале, не понимая, а может, не разрешая себе понять, что всё кончено. Они все будут мертвы в самое ближайшее время.
Корабли флотилии шли на последний заход, завершая санацию зараженной территории. Радио давно перестало взывать о помощи, и слать проклятья в их адрес. Последняя высотка, Покровская, уже погрузилась в пучины пламени. Ока кипела, а расстилающийся вдоль неё огонь неумолимо отвоевывал все большие участки берега от отступающей воды.
Жар поднимался высоко в небо, и на смотровой площадке было довольно тепло, хотя Воронцов и был в одном кителе.
– Вов, как нам теперь жить со всем этим?
– Подожди, Жень. Ты вытащил меня сюда, что бы обсудить ЭТО? Другого времени найти никак не мог?
– Самое время сейчас. Никто не знает, что будет, когда мы вернемся. А я, честное слово, боюсь людям в глаза смотреть. Мы убили город.
– Мы спасли страну! – отчеканил Воронцов. – Жень, кто- то должен делать грязную работу. И кем-то нужно жертвовать, чтобы остальные могли жить спокойно. В этот раз получилось, что грязную работу сделали мы. Как думаешь, кто станет козлом отпущения?
– Догадываюсь… Знаешь, Вов, я не смогу. Ты Аленке скажи, что я до конца был честным. Пусть гордится мной.
– Ты чего затеял?
Но Женька уже перелезал через перила.
– Жень!!!
Рывком перегнувшись, полковник успел схватить прыгнувшего майора за плотный рукав лётной куртки. Пальцы вцепились мертвой хваткой в толстую кожу.
– Отпускай, Володь! Не могу я вернуться! Это ж пятно на всю жизнь, и на детей, и на внуков.
– Ни хрена, – прохрипел Воронцов, хватая второй рукой Женькину руку.
Женька был невысок и сухощав, весил немного.
Воронцов до предела, до дрожи и обжигающей боли напряг все мышцы, таща друга назад.
Он перехватил руку, цепанул Женьку за воротник, и из последних сил рванул на себя, переваливая через ограждение. Оба рухнули на нагретый металлический пол.
Что за дебилизм, вниз сигать. Тоже мне, проявление офицерской чести. Не девяностые на дворе. Тогда, слабые духом авиаторы, топившие в огне целые города на мятежных окраинах трещавшей по швам Федерации, частенько прыгали вниз, в огонь, по окончании бомбардировки.
Женьку он тоже не понимал. Но был уверен, что сделал все правильно. И что Алёнка, взрослая дочь майора, которая учится в Курском меде, будет больше рада живому отцу, спасшему родину, чем истории о том, что папа покончил жизнь самоубийством по старой доброй флотской традиции.
Воронцов перевернулся, оседлал лежащего на спине майора, и со всей силы врезал ему по носу с правой. Женькина голова дернулась. Брызги крови разукрасили блестящий металлический пол. Полковник размахнулся и прислал по разбитому носу майора с левой.
– Я тебе прыгну, дурила ты военно-воздушная! – проорал он Женьке, но лицо само расплывалось в улыбке.
– Да в жопу иди! – крикнул Женька в ответ, ухмыляясь окровавленным ртом. – Но вообще… спасибо, Вов. Что-то я не подумавши.
– Ага. Оно заметно, – ответил Воронцов поднимаясь, – Иди, умойся что ли…
– Естественно. Не на мостик же с такой мордой. – Женька тоже встал, и усиленно отряхивался. – Но попадешься ты мне на спарринге.
– Во, действительно, там давай вопросы выяснять.
Воронцов прошел за Женькой назад в помещения, и облегченно вздохнул. Женька второй раз такой дурости себе не позволит. Не такой человек. Умеет учиться на своих ошибках.
Но присматривать за ним надо. Так, на всякий случай.
Он вернулся на мостик.
– Товарищ полковник! – Старший помощник стоял у двери, будто караулил его возвращение. – Разрешите доложить!
Задание выполнено. Территория зачищена. Потери – триста тринадцать человек. На “Ворошилове” – триста семь, на
“Блюхере” двое, на “Василевском”, ”Жукове”, “Тухачевском” и “Буденном” по одному.
– Прыгуны?
– Так точно!
Полковник кивнул. Флот помнит всё.
– Приказ по всем кораблям. Возвращаемся на базу.
Коля открыл глаза. Яркий свет резанул, вызвав вспышку головной боли. По поверхности сознания проносились отрывки безумного сна: взрыв Гак-клуба; блондинка – мастер ган-каты; бег по туннелю; драки в высотке; Оля, срезающая ему мышцы ноги; склонившееся над ним лицо Дока; люди в защитных костюмах; свет, и лица в хирургических масках.
– Очнулся, наконец! – радостный голос показался Коле смутно знакомым.
Он попытался ответить, но рот был сух, как пустыня Гоби, в которой еще и кошки насрали. В поле зрения показалась приближающаяся рука с белоснежной чашкой. Чашка коснулась губ. Коля сделал несколько жадных глотков холодной воды, хотел взять чашку, но что-то не давало рукам подняться.
Он подергал руками. Без видимого эффекта.
Сфокусировал взгляд на левой. Браслет наручника приковывал его к больничной кровати. И на правой то же самое.
– Да-да, не дергайся, Коль. Это ради твоей же безопасности.
– А… Э… Где я???
– Ты не поверишь. – В знакомом голосе проскользнул смешок. – Дома.
– Где???
– Ну, Коль, ну проснись уже!
Зрение вернулось окончательно. Коля огляделся. Он лежал, прикованный наручниками к кровати в идеально чистой небольшой комнате. Металлическая дверь со стеклянным окном и уплотнителем, вентиляционные отверстия в потолке и стенах, огромное зеркало во всю стену напротив двери. Больница? Карантинное отделение? Значит… не сон???
Посреди комнаты стоял невысокий толстяк в белом халате. Его прическа, точнее, отсутствие таковой, выглядела как взрыв в зарослях кустарника. Губы толстяка кривились в хитрой улыбке.
О нет, только не это!
– Узнал, наконец! – радостно констатировал толстяк.
– Узнал. – Коля постарался придать голосу спокойствие. – Еще б не узнать тебя, Доцент. Сколько, лет десять прошло? Разнесло тебя, конечно, а в остальном такой же.
– Только не доцент. Я уже профессор.
– Растешь, молодец. Теперь снимай наручники, да пойду я.
– Ха! Резвый ты, Коля. Тоже не изменился. Рано тебе идти. У нас еще столько вопросов. Да и не уйдешь далеко, куда тебе без ноги.
