крысы.
— Именно поэтому…
Пия удивленно покачала головой. Такой чувствительности она от своего шефа не ожидала!
— Ну ладно, пошли, — сказала она. — Они же видят нас и сами разбегаются. Уличные крысы боятся человека. У моей подруги раньше были две ручные крысы. Это совсем другое. Мы с ними…
— Перестань! — перебил ее Боденштайн и глубоко вдохнул. — Иди вперед!
— Нет, ну надо же!.. — ухмыльнулась Пия, оглядываясь на Боденштайна, который шел за ней по пятам, стараясь не отставать ни на шаг. Опасливо косясь на груды мусора по обеим сторонам узкой дорожки, он готов был в любой момент обратиться в бегство.
— Ой! Еще одна! Да какая жирная! — воскликнула Пия и резко остановилась.
Боденштайн налетел на нее и в панике стал озираться по сторонам. От его обычной невозмутимости не осталось и следа.
— Пошутила! — ухмыльнулась Пия.
Но Боденштайну было не до смеха.
— Еще раз так пошутишь — и обратно пойдешь пешком! — пригрозил он. — Меня чуть инфаркт не хватил!
Они пошли дальше. Сарториус скрылся в доме, но дверь оставил открытой. На последних метрах Боденштайн обогнал Пию и взбежал по ступенькам крыльца, как странник, который после долгого марша через болото ощутил наконец под ногами твердую почву. В дверном проеме показался пожилой мужчина в стоптанных домашних тапках, в замызганных серых брюках и потертой вязаной кофте, свободно болтавшейся на его тощем теле.
— Вы Хартмут Сарториус? — спросила Пия.
Мужчина кивнул. У него был такой же запущенный вид, как и у его двора. Узкое лицо было изрезано тонкими морщинками, и о его родстве с Тобиасом Сарториусом напоминали лишь необыкновенно синие глаза, которые, однако, уже давно утратили свой блеск.
— Сын говорит, что речь идет о моей бывшей жене? — произнес он тоненьким голосом.
— Да, — ответила Пия. — Она вчера серьезно пострадала в результате несчастного случая.
— Проходите.
Он провел их по узкому мрачному коридору на кухню, которая могла бы быть уютной, если бы не была такой грязной. Тобиас стоял у окна, скрестив на груди руки.
— Нам дала ваш адрес фрау доктор Даниэла Лаутербах, — первым заговорил Боденштайн, который быстро пришел в себя. — Согласно свидетельским показаниям, вашу бывшую жену вчера во второй половине дня кто-то столкнул с пешеходного моста на станции Зульцбах-Норд прямо под колеса проезжавшего мимо автомобиля.
— О боже!.. — Хартмут Сарториус побелел и схватился за спинку стула. — Но… кому и зачем это могло понадобиться?..
— Мы это выясним, — ответил Боденштайн. — У вас нет никаких предположений — кто мог это сделать? У вашей бывшей жены были враги?
— У моей матери вряд ли, — вмешался Тобиас Сарториус. — Зато у меня хоть отбавляй. Вся эта проклятая деревня.
В его голосе звучало ожесточение.
— У вас есть определенные подозрения? — спросила Пия.
— Нет-нет, что вы! — поспешно ответил Сарториус-старший. — Я не знаю никого, кто был бы способен на такое.
Пия перевела взгляд на Тобиаса, который все еще стоял у окна. Против света она не могла как следует рассмотреть его черты, но по тому, как он поднял брови и скривил рот, можно было понять, что он с отцом не согласен. Пия почти физически чувствовала гневные флюиды, исходившие от его напрягшегося тела. В его глазах горела давно подавляемая ярость, тлела, как огонек, ждущий лишь повода, чтобы вспыхнуть и испепелить все вокруг. Этот Тобиас Сарториус был бомбой с запущенным часовым механизмом. Его отец, напротив, казался уставшим и бессильным, как глубокий старик. Состояние дома и участка говорило само за себя. Жизненная энергия этого человека иссякла, он в буквальном смысле забаррикадировался от мира обломками собственной жизни. Быть родителями убийцы всегда было несладко, а в такой крохотной деревушке, как Альтенхайн, и подавно — каждый день этих несчастных Сарториусов заново прогоняли сквозь строй. Неудивительно, что фрау Крамер в один прекрасный день не выдержала и покинула мужа. Наверняка мучаясь угрызениями совести. Начать все сначала ей тоже не удалось — об этом красноречиво говорила холодная пустота ее квартиры.
Тобиас Сарториус молча покусывал большой палец, уставившись отрешенным взглядом в пустоту. Что в этот момент могло происходить в его голове, за этой непроницаемой маской? Может, он мучился сознанием того, что принес своим родителям столько горя?
Боденштайн протянул Хартмуту Сарториусу свою визитную карточку. Тот мельком взглянул на нее и сунул в карман кофты.
— Может, вы с сыном позаботитесь о вашей бывшей жене? Ее состоянию действительно не позавидуешь.
— Конечно. Мы сейчас же поедем в больницу.
— А если у вас появятся какие-нибудь соображения по поводу того, кто это мог сделать, немедленно позвоните мне.
Сарториус-старший кивнул, его сын никак не отреагировал. Пию охватило недоброе предчувствие. «Как бы этот Тобиас Сарториус не начал сам искать преступника, напавшего на его мать», — подумала она.
Хартмут Сарториус поставил машину в гараж. Поездка в больницу окончательно его подкосила. Врач, с которым он говорил, не решался делать никаких прогнозов. Ей еще повезло, сказал он, что позвоночник почти не пострадал. Зато из двухсот шести имеющихся у каждого человека костей сломана почти половина, не говоря уже о тяжелых внутренних повреждениях, полученных от удара о движущийся автомобиль.
На обратном пути Тобиас всю дорогу молчал, мрачно глядя вперед невидящим взором. Они вместе прошли через двор к дому, но перед лестницей Тобиас вдруг остановился и поднял воротник.
— Ты куда? — спросил Сарториус-старший.
— Пройдусь немного, подышу свежим воздухом.
— Ночью? Уже полдвенадцатого. Да и льет как из ведра. Погода собачья, ты же промокнешь до нитки.
— Последние десять лет у меня вообще не было никакой погоды. Так что я не боюсь промокнуть. Зато в такое время меня хотя бы никто не увидит.
Хартмут Сарториус помедлил немного, потом положил руку на плечо сыну.
— Тоби, только не делай глупостей. Пожалуйста, обещай мне.
— Не буду, не беспокойся. — Он коротко улыбнулся, хотя ему было не до веселья.
Дождавшись, когда отец скрылся в доме, он, опустив голову, пошел сквозь темноту мимо пустого хлева и сарая. Мысли о матери, которая лежала в реанимации с переломанными костями, вся обвешанная трубочками и шлангами и обставленная приборами, оказались гораздо больнее, чем он ожидал. Неужели это нападение было как-то связано с его освобождением? Если она умрет, что, по мнению врачей, совсем не исключено, то столкнувший ее с моста станет убийцей.
Дойдя до задних ворот двора, он остановился. Ворота были заперты и заросли плющом и сорной травой. Наверное, в последние годы их вообще не открывали. Завтра же он займется наведением порядка. За десять лет он страшно истосковался по свежему воздуху и свободному труду. Уже через три дня, проведенные в тюрьме, он понял, что отупеет, если не будет упражнять свой ум. Шансов на досрочное освобождение у него не было, как сказал адвокат, а ходатайство о пересмотре дела отклонили. Поэтому он написал заявление в приемную комиссию Хагенского заочного университета и параллельно сразу же начал учиться на слесаря. Каждый день, отработав восемь часов и еще час позанимавшись в спортивном зале, он полночи просиживал за книгами, чтобы как-то отвлечься от тяжелых мыслей и не сойти с ума от монотонности тюремного бытия. За годы, проведенные за решеткой, он привык к строгой
