лихорадочных мыслей постепенно замедлила свое бешеное кружение и наконец совсем остановилась. В голове воцарилась глубокая, мертвая тишина. Он сидел посреди улицы в центре Франкфурта, на лестничной ступеньке и чувствовал себя самым одиноким человеком на свете.
Ларс Терлинден грохнул трубку на рычаг и несколько минут сидел в полной неподвижности. Наверху его ждало правление. Эти господа специально приехали из Цюриха, чтобы послушать, как он собирается возвращать триста пятьдесят миллионов, которые по его вине вылетели в трубу. А у него, увы, не было готового решения. Они выслушают его, а потом с фальшиво-приветливыми улыбками разорвут на куски, эти спесивые скоты, которые год назад одобрительно похлопывали его по плечу за «сделку века».
Снова зазвонил телефон, на этот раз внутренний. Ларс Терлинден проигнорировал звонок. Он открыл верхний ящик стола, достал лист бумаги для деловых писем, авторучку «Монблан», подарок шефа из лучших времен, которой он пользовался только для подписания договоров. С минуту он сидел, уставившись на пустой лист кремового цвета, потом начал писать. Закончив, он, не перечитывая написанное, сложил лист и сунул его в конверт с подкладкой. Потом написал на конверте адрес, встал, взял папку и пальто и вышел из кабинета.
— Это отправьте сегодня же, — сказал он секретарше и бросил письмо ей на стол.
— Разумеется, — ответила она с плохо скрываемым раздражением. Когда-то она была ассистентом председателя правления и до сих пор считала должность секретарши руководителя отдела ниже своего достоинства. — Вы помните, что вас ждет правление? — полувопросительно-полуутвердительно прибавила она.
— Естественно. — Он прошел мимо, не удостоив ее взглядом.
— Вы опаздываете уже на семь минут!
Он вышел в коридор. Двадцать четыре шага до лифта, который, раскрыв двери, казалось, нетерпеливо ждал его. Наверху, на двенадцатом этаже, уже семь минут сидели члены правления. От них зависели его будущее, его репутация, вся его жизнь. Вслед за ним в лифт юркнули две девицы из бэк- офиса. Он знал их в лицо и кивнул им с отсутствующим видом. Ответив на его приветствие, они захихикали и зашептались. Дверь бесшумно закрылась. Он ужаснулся, увидев в зеркале свое осунувшееся лицо, тупые, потухшие глаза. Он не чувствовал ничего, кроме смертельной усталости и пустоты.
— Вам куда? — спросила брюнетка с круглыми глазами. — Наверх или вниз?
Ее палец с накладным ногтем завис над электронным табло. Ларс Терлинден не мог оторваться от своего отражения.
— Мне вниз, — ответил он наконец. — До конца. До упора…
Пия Кирххоф вошла в «Эбони-клаб» и благодарно кивнула портье, услужливо открывшему ей дверь. Они с Кристофом совсем недавно ужинали здесь вместе с Хеннингом и Мириам. Хеннинг выложил целых пятьсот евро. На ее взгляд, это было чистое пижонство. Она не любила «элитные» рестораны с их выпендрежными меню и винными картами, которые не прочтешь без переводчика и в которых цена за одну-единственную бутылку может выражаться четырехзначным числом. Поскольку она выбирала вино не по этикетке, а по личному вкусу, то для полного счастья ей вполне хватало бардолино или кьянти в ближайшей пиццерии.
Метрдотель слез со своего трона и устремился к ней с ослепительной улыбкой. Пия молча сунула ему под нос служебное удостоверение. Температура его улыбки упала сразу на несколько градусов. Потенциальная клиентка, которую можно было раскрутить на эксклюзивный ланч, на глазах превратилась в кобру, грозившую, наоборот, распугать всех посетителей. Появление уголовной полиции мало кого обрадует, и уж меньше всего метрдотеля фешенебельного ресторана в разгар обеденного перерыва.
— Могу я узнать, в чем дело? — приглушенным голосом спросил метрдотель.
— Нет, — лаконично ответила Пия, — не можете. Где заведующий?
Улыбка испарилась окончательно. А вместе с ней искусственная вежливость.
— Подождите здесь.
Он удалился, а Пия осторожно осмотрелась. Действительно! За одним из столиков на двоих, в интимной обстановке, сидела Козима с мужчиной явно моложе ее лет на десять. Он был в мятом повседневном костюме и в рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами, без галстука. Его небрежная поза выдавала самоуверенность. Буйная темно-русая грива ниспадала на плечи, угловатое, заросшее пятидневной бородой лицо с агрессивно выступающим подбородком и орлиным носом было выдублено солнцем и ветром. А может, алкоголем, не без злорадства подумала Пия. Козима фон Боденштайн что-то оживленно говорила ему, а он смотрел на нее с восхищенной улыбкой. Это был неделовой обед и не случайная встреча старых знакомых — исходившие от них эротические волны не могли не броситься в глаза даже незаинтересованному, случайному наблюдателю. Либо они только что из койки, либо собираются улечься в нее и этим обедом продлевают удовольствие предвкушения. Пия искренне сочувствовала шефу, и все же в определенной мере она понимала Козиму, которая после двадцати пяти лет замужества могла не устоять перед соблазном маленького любовного приключения.
Появление заведующего прервало ее наблюдения. Ему было не больше тридцати пяти лет, но он казался старше из-за своих жидких песочных волос и одутловатого лица.
— Я не хочу вас надолго отвлекать, господин… — начала Пия, глядя на тучного заведующего, который не удосужился представиться или хотя бы поздороваться.
— …Ягельски, — произнес он, глядя на нее сверху вниз, и властным движением руки отогнал в сторону метрдотеля, который поспешил занять свое рабочее место на троне. — В чем дело? У нас много работы.
Ягельски… Эта фамилия вызвала у Пии какие-то смутные ассоциации.
— Что вы говорите! — иронически парировала Пия. — А вы что, совмещаете свою должность с обязанностями шеф-повара?
— Нет.
Он изобразил кисловатую улыбку, его странно бегающий взгляд то и дело скользил по залу. Неожиданно обернувшись, он остановил проходившую мимо официантку и что-то прошипел ей, отчего та мгновенно покраснела.
— Обученный персонал — это сегодня большая проблема, — пояснил он, обращаясь к Пии уже с серьезным лицом. — Эти девчонки — просто катастрофа! Никакого представления о том, как надо работать.
Прибывали все новые посетители, Пия с Ягельски все еще стояли в проходе и мешали и гостям, и персоналу. Пия вдруг вспомнила, что фамилию Ягельски она уже слышала: у хозяйки «Черного коня» в Альтенхайне та же фамилия. Она спросила об этом своего собеседника, и тот подтвердил, что они не просто однофамильцы. Ему, Андреасу Ягельски, принадлежит и «Эбони-клаб», и «Черный конь», и еще один ресторан во Франкфурте.
— Ну так в чем дело? — спросил он.
Вежливость не была его отличительной чертой. Как и деликатность.
— Я хотела бы узнать, ужинал ли здесь в прошедшую субботу господин Клаудиус Терлинден с женой.
Он поднял брови.
— А зачем это понадобилось полиции?
— Затем, что это ее интересует. — Пии постепенно начинала действовать на нервы его снисходительно-пренебрежительная манера общения. — Итак?
Он с секунду помедлил, потом кивнул.
— Да, ужинал.
— Он был только с женой?
— Не знаю, не помню.
— Может быть, ваш метрдотель помнит? У вас ведь наверняка есть книга бронирования.
Ягельски с видимой неохотой жестом подозвал метрдотеля и велел ему подать книгу бронирования. Вытянув руку, он молча ждал, пока тот, снова взгромоздившись на свой трон, достанет книгу и услужливо вручит ее своему хозяину. Лизнув указательный палец, он медленно принялся перелистывать страницы
