что ли, нет?
— Это очень хорошая книга, — сказала Марина, — и князь этот совсем не был психом, как ты говоришь. И не помещик он вовсе. Он был очень честным и правдивым человеком, правду любил и людей жалел. Сначала над ним смеялись, а потом его многие полюбили.
— А потом? — Серые, в темных ресницах глаза Рыбки выжидательно смотрели на Марину. — Что с ним потом было?
— А потом он очень заболел и действительно сошел с ума.
— Довели, значит, — убежденно сказала Рыбка и протянула Марине книгу. — Вот тебя сегодня эта староста тоже доводила, — неожиданно добавила она. — Как только ты стерпела?
— Подлюга… — произнесла Мышка и поджала губы. — Ее за одно это стоило в колесо скрутить. Кого сватать надумала! Мы про этого Мишку-парикмахера сразу узнали — нам о нем уже все доложили.
Марина удивилась:
— Когда вы успели? Да и зачем вам это нужно? Я здесь уже месяц, а понятия о нем не имею, да и не хочу иметь.
— Тебе не положено, а нам положено, — загадочно ответила Мышка. — Была бы ты воровкой, мы и о тебе сразу бы все узнали.
— Так ведь он не вор, сами говорили…
— Выдает себя за вора, а это тоже не положено. Ша, пацанки! Векша идет! Давай, Мариша, садись на свое место и помалкивай… Мы сейчас с твоей старостой сами толковать будем, а ты молчи.
В купе вошла рыженькая Векша, пропустила вперед Гусеву.
— К коменданту бежала? — деловито осведомилась у Векши сероглазая Рыбка.
Гусева быстрым взглядом окинула присутствующих. Марина поняла, что староста, по каким-то непонятным Марине причинам, вынуждена подчиниться численному, а может быть, и моральному превосходству противника.
— Она в контору ходила… — пояснила Векша.
— Я и не собиралась никому жаловаться, — сдержанно начала Гусева.
— Ну и ладно, — прервала ее Рыбка, — а вот насчет Мишки-парикмахера… Ты ей растолковала, что и к чему? — повернулась Рыбка к рыженькой.
— Растолковала.
— Поняла она?
У Гусевой лицо пошло красными пятнами. Чувствовалось, что в ней бурлят сейчас все страсти, на которые она только способна, и самая сильная из них — ненависть к этим девчонкам, поставившим ее в самое незавидное положение в глазах Марины.
— Откуда я знала, что он не вор? Что я — в его формуляр заглядывала?
— Брось трепаться, — лениво протянула Векша, — ты здесь не первый день. Это вот она, правда, ничего знать не могла, — кивнула Векша на Марину, — а ты — дай боже, побольше коменданта все знаешь. Что ему от нее надо? Жить он с ней хочет? За кусок сала ты ему ее продать хотела?
Зеленые глаза Векши опять вспыхнули недобрым огоньком.
Не поднимая глаз, Гусева пробормотала:
— Я не о себе беспокоилась, а вот о ней…
— Пожалел волк кобылу, — насмешливо произнесла Векша. — Ну, так как решать будем, пацаночки? Простим на первый раз?
«Простим?! Ну, это уж они много на себя берут! — подумала Марина. — Девчонки сопливые, а воображают бог знает что».
— Бросьте вы все это, — сказала она, — надоело…
— Мы всегда стоим за справедливость, — с важностью произнесла Рыбка. — А ты, староста, запомни: ее оставь в покое и все эти шуры-муры свои забудь. А то ведь знаешь…
— Воронова! К начальнику лагпункта! — послышался голос у дверей барака.
Рыбка не успела закончить своих наставлений, запнулась и вопросительно повернулась к Векше. На лице Гусевой появилось выражение такой растерянности, что всем стало понятно — она здесь ни при чем.
— Ну вот, — с неожиданным спокойствием сказала Марина, — напрасно вы, девочки, старались. Кто-то и без старосты успел доложить.
Она встала с постели, поправила волосы.
— Мариночка, — заторопилась Гусева, — даю вам слово — это не я… Это кто-нибудь другой… Я даже и не думала… Давайте я пойду вместе с вами и все начальнику расскажу…
— Перестаньте, — брезгливо сказала Марина, — Взрослея женщина, а юлите перед девчонками… Они о вас завтра же забудут.
— Ну, это еще как сказать, — высокомерно проговорила Мышка. — Мы еще должны узнать, кто это начальничку стукнул… Да и с Мишкой-парикмахером дело не кончено.
— Телогреечку, телогреечку оденьте, — суетилась Гусева, — или вот мою вязаную кофточку…
— Отстаньте от меня! — оборвала ее Марина. — Отстаньте раз и навсегда. А вы, девочки, идите в свой барак. Скоро отбой.
— Подожди-ка, Мариша! — остановила ее Векша. — Ты хоть и фраерша чистой воды, а хорошая девчонка. Не продашь человека. Будем знакомы! Может, и пригодимся когда друг другу.
Она положила руку на плечо черноглазой:
— Вот это — Клава Смирнова. Мышка. А эта — Нина Рыбакова. Мы ее зовем Рыбкой. А меня зовут Лида Темникова, Векша. Потому что я рыжая.
— Воронова! Ты что, заснула, что ли? Собирайся к начальнику!
— Ох, девчонки! — нахмурилась Нина Рыбка. — Посадят ее в кондей!
— Глупости, я ему все расскажу, как было. Ну, а если посадят, то… — Марина махнула рукой и повернулась к выходу из купе.
— А если посадят, слышишь, Маришка? Если он вздумает тебя в карцер сватать, ты ему скажи тогда, чтобы к нам в барак пришел… — Лида тряхнула кудрями. — Пусть на новоселье приходит. Скажи — мы приглашаем кордебалет смотреть.
— Болтаете какую-то чушь, — сердито сказала Марина. — Я через полчаса вернусь.
— А мы проверим… и часок можем подождать, — многозначительно произнесла Векша.
Марина набросила телогрейку и торопливо вышла из купе.
Глава третья
Новоселье с «кордебалетом»
Сырая, холодная тьма придавила бараки — такие же безмолвные и глухие, как эта ночь. Светомаскировка плотно закрывала окна. Лагерь спал. Влагой и сыростью тянуло из-за высокой ограды, где лишь угадывался молчаливый, невидимый в темноте лес. Ни звука, ни огонька.
С левой стороны широкой, плотно утрамбованной дорожки смутно темнели высокие кусты георгинов. Уже умирающие, они все еще наполняли воздух острым и терпким запахом увядающей зелени. Запах этот напомнил Марине что-то очень дорогое, очень далекое, потерянное навсегда.
Если сесть вот на эту влажную скамью и закрыть глаза, то, может быть, воспоминание станет ярче? Может быть, снова почувствуешь на своей руке горячие пальцы Олега? И услышишь его голос?.. Что он говорил тогда, в тот последний вечер? Кажется, только одно слово: «прости…».
Нет, не надо… Она не будет вспоминать. Не должна. Все это было очень давно, в каком-то канувшем в века тысячелетии. А может быть — не было никогда… Лучше бы — не было…
Надо думать о другом. О том, что произошло сегодня. О том, что является ее жизнью теперь.
Еще час назад, открывая дверь кабинета начальника лагпункта и уже заранее настроенная враждебно против всего, что она могла там услышать, Марина не думала, что в лагерной ее жизни произойдут такие неожиданные и крутые перемены.
