включились на третью скорость, и ты им не мешай. Поняла? На вот книжку. — Она открыла наугад страницу, ткнула пальцем: — Отсюда читай.
— Да подожди ты, Маша, — отстранила книгу Марина. — Я хоть одну варежку закончу.
— Тебе не обязательно, — категорически заявила Маша. — Тебе нужно культурно-воспитательную работу проводить.
— Все-таки я не понимаю…
— Какая ты непонятливая стала. Ну, считай: мы с Варькой по четыре сделали, да Сонька две, да Галина две, да Лида Векша… Сколько ты связала, рыженькая?
— Десять! — звонко откликнулась Лида, и все рассмеялись.
— Врет, — сказала Нина Рыбакова, — это я — десять, а она только пять.
— Какие болтушки! — с досадой проговорила Вартуш. — Зачем так много языком болтаете? Садитесь, слушайте, бригадир читать будет.
— И… смотрите, девчонки, беготню прекратите! — строго предупредила Маша. — Хватит, набегались. Сидите и помалу ковыряйтесь. Пойдем, Варвара, сходим в одно местечко.
— Куда это вы?
— Ну, куда, куда? Известное дело — куда: на пятый километр.
— И я с вами! — вскочила с места Лида Векша.
— Сиди, не черта тебе там делать, — оборвала ее Маша.
Лида послушно опустилась на табуретку и оживленно зашептала что-то на ухо Нине Рыбаковой.
Марина взяла книжку и стала читать вслух.
Звякали спицы, шуршали разматываемые клубки. Все больше темнело в углах, все настойчивее становился шорох дождя за окнами. Маша и Вартуш вернулись.
— Ну как? — с любопытством глядя на них, осведомилась Рыбка.
— Дура ты, вот как! — сердито ответила Маша. — О чем спрашиваешь? Мы на «пятом» были — не понимаешь?
— Ах, на «пятом»! Понимаю… — Лида опять рассмеялась. — Ну вот я и спрашиваю: там починили крышу?
— Починили, отвяжись. Опять, черти, свет задерживают… Ну, хоть коменданту жалуйся.
— А тебе свет зачем? — сказала Соня. — Ты и в темноте вяжешь.
Поработали еще немного. Потом Марина отложила книгу.
— Подсчитаем?
— Уже подсчитала. Пятьдесят две. И еще двенадцать бракованных.
У Маши почему-то было недовольное лицо.
— Я сейчас брак исправлю, — отозвалась от окна Вартуш.
— Разбирай по десять и складывай. — Маша пододвинула к Марине кучку варежек.
— Ты же говоришь — считала.
— Эти — еще нет.
Марина стала пересчитывать варежки, ощущая в душе какую-то неясную тревогу. Что-то здесь неладно… Откуда в первый день такая выработка?
— Сколько, ты сказала? — переспросила она Машу.
— Чего сколько?
— Да варежек же!
— Сколько тебе надо повторять?! Семьдесят штук. Что ты на меня смотришь, словно я тебе что-то должна? Опять неладно? То плакала, что не работают, теперь расстраиваешься, что много сделали.
— Ничего я не расстраиваюсь, а не может этого быть, что у нас такая выработка.
Маша махнула рукой:
— Занудная ты какая-то, бригадир. Эй, пацаночки! — повернулась она к девчонкам. — Споем, что ли? Сонька, давай сюда, ближе ко мне.
Синельникова отложила работу на табуретку и подошла к Маше.
— Споем, Соловей… Только я ваших блатных песен не пою.
— Ладно. Знаю…
Маша села на край стола и охватила руками колено.
мягко и задумчиво прозвучал где-то, совсем не в цехе, а очень-очень высоко, незнакомый Марине голос.
Марина перевела изумленные и растерянные глаза на Соню Синельникову. Это разве она поет, эта некрасивая девушка? И разве этот хрустальный, звенящий звук — это голос Маши Добрыниной?
Кажется, они пели эту песню по-своему — на другой мотив и с другими словами… И вкладывали в нее свою горечь и свою обиду — за неудачную свою жизнь да раннее познание этой горечи, и жаловались кому-то, и просили о чем-то…
Марина сидела, уронив руки на стол, глядя поверх голов поющих… Теперь пели все. И потому, что в цехе совсем стемнело, и лиц не было видно, казалось, что песня звучит сама собой.
Кто-то неосторожно уронил спицу.
Марина очнулась. В цехе было тихо.
— Да… — как в полусне проговорила она и провела ладонью по глазам. «Неужели расплакалась?..».
— Ну как, бригадир? — оживленное лицо Маши склонилось к Марине. — Хорошо поем?
— Ох, Маша! — только и могла выговорить Марина и схватила помощницу за руки.
— Да ладно тебе…
Маша смущенно отвернулась, осторожно освободив свои руки.
— А теперь, девочки, давайте плясать! Лидка, где ты там? Вылезай из угла!
Загремели табуретки, сдвигаемые к стенкам, девчонки вскакивали со своих мест.
— «Цыганочку»! С заходцем!
— Шире круг, пацаночки!
