Марина кивнула головой:
— Знаю…
Вопрос был задан именно так, как ожидала Марина:
— Что вам известно об ограблении сапожной мастерской?
Марина ответила, что ей ничего не известно, кроме того, что мастерская была ограблена.
— Так, так, — произнес Белоненко и открыл ящик стола. — А вот этот почерк вам не знаком? — он протянул Марине клочок серой упаковочной бумаги.
Нет, почерк был ей незнаком, но содержание записки поразило ее.
«Уважаемый гражданин начальник! Если хотите, чтобы на лагпункте было тихо, отправьте с первой теплушкой Лешку-сапожника, по кличке Птенчик, а Мишку-парикмахера сосватайте на штрафной. По его шее давно нож плачет, а Леха Птенчик на себя много берет. За барахло не переживайте — все будет цело. Как отправите этих двух — все положим на место. А искать не старайтесь — пустой номер. С приветом». Вместо подписи была нарисована рожица чертика с высунутым языком.
Рисунок показался ей знакомым. Но где она могла его видеть?
— Ну, что скажете?
Марина вернула ему записку.
— Почерк мне незнаком, но рисунок я, кажется, где-то видела.
— Это интересно! Может быть, вспомните? Если не сейчас, то потом. И обязательно скажите мне. Между прочим, для вашего сведения: автору рисунка не будет грозить ничего. Так что не опасайтесь «предательства»… Это же здесь принято — считать предательством любые сообщения администрации о своих товарищах.
— О своих товарищах? — насторожилась Марина. — Но какое отношение имеет моя бригада к сегодняшним событиям?
— Ну, на этот вопрос я вам так сразу ответить не могу. Хочу только сообщить, что все вещи, унесенные из мастерской, уже найдены. Похищены они были, конечно, не с целью грабежа. Это, так сказать, способ воздействия на меня.
Марина подумала: «А почему он это говорит мне?».
— Вещи мы нашли, — повторил Белоненко и повертел в руках бумажку. — А что касается ультиматума, то авторам повезло: Глебова мы действительно отправляем отсюда. За ним достаточно грехов.
Марина вспомнила о Птенчике. «Сказать или не сказать о свидании?..».
— А теперь прочитайте вот это послание. Интересный документик!
«Уважаемая Марина и милая детка…» Боже мой, но ведь это та самая записка!
— Как она попала к вам? — вырвалось у Марины.
— Плохо хранили, — усмехнулся Белоненко. — «Милая детка» — это вы? Вам можно позавидовать — такой успех! Два поклонника в течение одной недели. Говорят — третьего не миновать.
Марина видела, что у капитана хорошее настроение, — значит, вся эта история с ограблением сапожной мастерской не так уж страшна, как казалось это ей. Но откуда он знает о двух «поклонниках»?
— Удивительно, как вам все это стало известно, — заметила она.
— Ну какой же хозяин не знает, что творится в его собственном доме? Значит, — переменил он тему, — записка адресована вам?
— Я не давала повода…
— Дело не в этом. Я вас и не подозреваю. Попрошу вас, Воронова, пройдите пока вот туда, — он указал на дверцы большого шкафа, вделанного в стену. — Там — коммутатор, — объяснил он, заметив недоумение на ее лице. — Идите и садитесь на стул — поближе к двери. Слушайте, но, пока я вас не позову, не выдавайте себя.
Марина открыла створку и очутилась в маленькой комнате с единственным окном с решеткой. У стены помещался небольшой коммутатор. Она придвинула к двери табуретку и села.
Через некоторое время в кабинете открылась входная дверь, и послышались чьи-то шаги. Затем двинули стулом. Очевидно, вошедший сел.
— Ну, продолжим наш разговор, — сказал Белоненко. — Значит, вы утверждаете, что записку эту писали вы?
— Я… — глуховато ответил вошедший, и Марина узнала голос Алеши Медведева. — Только это, гражданин начальник, было все в шутку…
— А вы не думали о том, что за подобные шутки вас могут судить и добавить срок? Вы шантажируете человека, угрожаете его жизни и, наконец, нарушаете лагерный режим — и называете это шуткой?
Алеша молчал.
— У вас есть семья, Медведев?
— Жена…
— Так как же это получилось? Не успели пробыть в лагере и года, как влюбились в другую? Вы что, не думаете жить со своей женой после отбытия срока?
— Как это — не буду?! Буду. И совсем я не влюбился…
— То есть как — не влюбились? Вы же сами писали бригадиру Вороновой… как это там у вас? «Потерял покой и влюбился».
Молчание.
— Так, так, — задумчиво произнес капитан. Потом снова спросил: — Объяснительную записку коменданту о краже вещей в мастерской писали вы?
— Я писал… А что?
— Вы мне пока вопросов не задавайте. Значит, объяснительную писали вы и письмо Марине Вороновой — тоже вы?
— Да…
— Очень хорошо. А какое у вас образование, Медведев?
— Семь классов и восьмой — в вечерней школе.
— Ну что ж, это вполне достаточно. А теперь сядьте ближе к столу. Возьмите ручку. Вот вам бумага. Пишите под мою диктовку.
Марина слышала, как Белоненко начал ходить по комнате, иногда задерживая шаги, — видимо, следил, как пишет Алешка.
— Пишите. «Уважаемая Марина и милая детка…» Не торопитесь, времени хватит. «С тех пор как вы появились здесь, я потерял всякий покой…» Знаки препинания диктовать? Нет? Прекрасно. Давайте дальше. «Я влюбился в вас и хочу быть вашим близким другом».
— Гражданин начальник… — Лешка двинул стулом.
— Сидите, сидите, Медведев! Пишите дальше.
Белоненко ходил по комнате, как учитель в классе, и ровным, неторопливым голосом диктовал злополучному Птенчику содержание записки.
— Ну вот, скоро и конец, — сказал Белоненко. — Пишите: «Известный всем, а вам пока неизвестный Леха Птенчик». Все. Давайте сюда.
Марине казалось, что она слышит, как сопит Алешка, и видит его растерянное лицо. Белоненко сказал:
— Слово «известный» пишется с буквой «т», а вы ее пропустили. Но, в общем, написано грамотно.
Зашуршали какие-то бумаги. Наверное, капитан спрятал написанное Алешкой в папку.
— Зачем вы лезете в петлю, Медведев? — уже другим тоном сказал Белоненко. — Неужели вам так хочется получить добавочный срок или, в лучшем случае, быть отправленным на штрафной лагпункт, где вы будете лишены даже переписки с женой? Что общего у вас с Глебовым? Почему вы не хотите признаться, что эту записку не вы писали? — с каким-то даже сожалением в голосе спросил Белоненко. — Ведь почерки-то у вас разные…
Он опять стал ходить по кабинету.
— Расскажите лучше правду. — Шаги замерли. — Каким образом удалось Глебову уговорить вас
