Сидя в мастерской и ожидая прихода пацанов, Витька Волков испытывал такое же чувство томительного ожидания, как перед вызовом на очередной допрос к следователю. Черт их знает, придут они или не придут, эти «перекованные»… А в том, что ребята были «перекованные», Виктор почти убедился. И столько было потрачено сил и энергии на организацию этой встречи, столько сомнений и столько надежд терзали немудрящий умишко «уполномоченного», что только за одно это он должен был заслужить уважение воров и одобрение Ленчика Румына.
Но они ничего не знали о его стараниях, как и вообще никто из них, кроме парня со шрамом, успевшего забыть и разговор с Виктором и свое «поручение», ничего не знал о существовании Виктора Волкова. Не знал и не вспоминал его и случайный прохожий в лесу. А сам Витька не знал того, что происходит сейчас среди воров, находящихся в Энском исправительно-трудовом лагере. Не до Виктора было главарям и «авторитетным ворам», не до «сигнала», которого так напряженно ждал Витька. Не получилась у них и задуманная «заварушка». Пошумели они, покричали, побросались громкими словами и угрозами, порвали на себе пару рубах, да и притихли. «Не с того козыря пошел Румын, — сказал капитан Белоненко, — и будет он крепко бит». А Виктор Волков все ждал того козырного туза, с которого он должен был сделать первый ход в детской колонии.
Пока пацаны не шли, он изнывал от ожидания и неизвестности. Он даже плохо представлял себе, о чем будет говорить с колонистами. Письмо Румына содержало в себе главным образом угрозы и проклятья в адрес начальства и призывы «объединиться». А как объединиться — об этом Румын ничего не писал. Все это вселяло в душу Виктора сомнения и нерешительность.
В широкое, низкое окно мастерской падал яркий свет пуны. После метели наступили тихие, морозные ночи. Снегоочиститель прошел по всей ветке, и теплушка снова стала останавливаться у колонии. В клуб привезли новую кинокартину; звено лесорубов опять собиралось выйти в лес; Миша Черных уже наметил день, когда можно будет поехать за сеном; в спальне мальчиков горячо обсуждался вопрос о предполагаемой облаве на волков. Все были чем-то заняты, что-то делали, о чем-то спорили. Один Виктор слонялся по зоне, в поисках местечка для беседы. И вот он сидит сейчас, ждет прихода пацанов и срывает свою злость на Петьке Грибове.
Под окном скрипнул снег. Темная тень легла на пол. Петька вздрогнул. Напружинился и сжался Волков. А вдруг дежурный? А вдруг кто-нибудь из ребят сказал капитану?
Виктор бесшумно вскочил, прыжком бросился к двери и прижался к стене. «В случае чего — махну сразу. Ищи свищи тогда, кто был… А Петька пусть сам как знает…».
Дверь осторожно открыли. В мастерскую вошли двое ребят. Один из них ругнулся:
— Хрен его знает, зачем мы ему понадобились?
Виктор вздохнул свободнее: это были Генка и Ленька.
— Чего прохлаждаетесь? Закрывайте дверь! — Виктор вышел на середину. — Давайте садитесь на чем стоите, да поживее!
— Зачем звал? — спросил Генка, подозрительно оглядывая мастерскую.
— Опаздываете? — сквозь зубы проговорил Волков, не зная, с чего начать разговор.
В эту минуту дверь снова открылась, и вошел Коля Куклин.
— Только тебя и ждем, — Виктор кивнул на других ребят. — Где болтался?
— Мне только и делов, что к тебе на свиданки бегать, — огрызнулся Куклин, — давай говори, зачем звал. Мне на трактор пора.
«Черт его знает, еще сбежит…» — подумал Виктор и изменил тон:
— Ладно, успеешь… На верстак не садись, еще увидят в окно.
Он сморщил лоб, сплюнул и начал рассказывать о письме Румына.
— Значит, так: всех по шеям! — старался он вспомнить хотя бы приблизительно содержание этого послания. — Какой это порядок, чтоб жиганы вкалывали и норму давали?.. А письмо с фронта — это липа, — вспомнил он самое важное, что было в записке Румына. — Сами начальники его написали, сами про Дикаря придумали.
Он шелестел бумажкой, подносил ее к окну, чтобы прочитать, но за несколько дней носки в кармане строчки стерлись, и ничего нельзя было разобрать.
Коля Куклин рассмеялся:
— Это ты затем нас звал? — и встал с краешка верстака. — Трепло ты, Рыжий, вот что я тебе скажу. Некогда мне твои сказки слушать. Я пошел.
— Да ты, Кукла, погоди, погоди, — заторопился Виктор. — Я еще не все сказал. Ну, так вот, значит, должны мы, жиганы, первое дело в мастерские не ходить.
— А это — видел? — Куклин сунул к носу Виктора сложенный кукиш. — На работу не ходить? Так куда ж, по-твоему, тогда ходить? В изолятор садиться?
Черноглазый, шустрый Ленька насмешливо взглянул на Виктора и сказал скороговоркой:
— Пусть сам садится, а мне сегодня новый станок дали, я на нем сто десять дал.
Куклин застегнул телогрейку и поплотнее натянул шапку на уши.
— Мне до конца срока полгода осталось. Меня начальник в ФЗО устроит.
Виктор ехидно улыбнулся:
— А зачем ты тогда с ФЗО сбежал, если там так сладко? Что по карманам стал шарить, а не вкалывать?
— Ну и сбежал, — спокойно ответил Куклин. — Потому что такого же дурака, как ты, послушался. А больше не сбегу. Война скоро кончится, в ФЗО будут кормить от пуза, хлеба бери сколь хочешь, хоть килограмм.
— Значит, от голода сбежал? — все больше отклоняясь от первоначального плана беседы, спросил Виктор.
— От дурости своей сбежал. Чего пристаешь? — Куклин повернулся к двери.
— Ты куда?!
— На кудыкину гору. Отвяжись, зараза, пока я к начальнику не пошел.
— А-а, так ты еще и в стукачи записался? — подступил к нему Виктор. — А хочешь, я сейчас из тебя мокрое место сделаю?
— Но-но… — вмешался Генка. — Ты поосторожнее с мокрым местом, а то мы тебя сейчас свяжем да волоком в кабинет начальника доставим. Вон веревка на стене, а нас как-никак — четверо.
— Испугал… — откровенно насмешливо взглянул на Виктора Куклин. — Ну, из меня мокрое место сделаешь, а с остальными как? Нас в колонии сколько пацанов, а ты, такой паразит, один. Вот и пораскинь мозгами, кто кого.
Он повернулся и вышел из мастерской. Петька поднял голову и смотрел на Виктора с нескрываемым злорадством. Натянули-таки ему нос на все сто!
— Ну, Генка, потопали, — сказал Ленька. — Сегодня Толька по зоне дежурит. — Он высморкался, отряхнул с валенок приставшую стружку. — Пошли.
— Сдыхайте вы здесь со своим Толиком! — яростно крикнул Виктор. — Чтоб от вашего чертова подсолнуха ничего не осталось, гады, твари продажные! Сматывайтесь отсюда, пока я вам холки не намылил!
Ребята остановились.
— Ты вот что, Рыжий, — сказал Генка, — кончай свой базар. По-хорошему предупреждаем.
Через секунду дверь за ними закрылась. Петька тоже поднялся и нерешительно сказал:
— Психовый ты какой. Смотри, свихнешься, в психиатричку положат. Что тогда делать будешь?
— У-у-уйди… — заскрежетал зубами Виктор.
Петька мгновенно выскочил за дверь.
Луна опустилась ниже. Бледный луч ее прощально осветил стружки на полу, зажег синюю искорку в обломке стекла и задержался на медной монете, лежащей вверх «решкой».
Когда Виктор через полчаса вышел из столярки, луны уже не было видно, и вдоль расчищенной дорожки неслась суетливая поземка.
В тот же самый вечер к концу рабочего дня Марина пошла в раздевалку швейного цеха. Это были самые обыкновенные сени, на стенах которых были прибиты деревянные вешалки, а за деревянным барьером стояла длинная скамейка, возле которой помещалась бочка с водой, ящик с песком и
