Комендант почувствовал недовольство в голосе и взгляде капитана.
— Нельзя было держать в лесу всех ребят — еще кто-нибудь мог заплутаться, — объяснил он.
В коридоре послышались чьи-то торопливые шаги.
— Иван Сидорович! — бросилась к Белоненко Нина Рыбакова. — Смотрите, что я сейчас нашла на своей подушке. — Она протянула Белоненко клочок бумаги. Он быстро пробежал нацарапанные карандашом неровные строчки.
«Прощайте, девочки-пацаночки. Не судьба мне искать с вами ту Синюю Птицу, о которой рассказывала нам Мариша. Перешла Ведьма мою дорожку, все равно как той панночке, что бросилась из-за мачехи в пруд. Капитану нашему скажите, что как заработаю денег на золотые часики, так и вернусь к вам обратно и брошу их в бесстыжие глаза Ведьмы, потому что не брала я их, а найти никто не может, как ребята ни старались. Мою завтрашнюю пайку хлеба поделите между собой. Больше у меня ничего нет. Ваша несчастная Мышка». Капитан положил записку на стол.
— Вызовите ко мне старших ребят, Горина и плотников из-за зоны. Двух надзирательниц — Дарью Петровну и Женю. Она далеко уйти не могла.
Клаву Смирнову привел в колонию Толя Рогов. Они с Мишей Черных не стали углубляться в лес.
— Она в лесу ночью со страха помрет, — сказал Миша. — Если искать, то вдоль полотна.
Миша пошел по правой стороне, Анатолий по левой. На третьем разъезде Миша немного свернул от полотна железной дороги, а Толя продолжал идти прямо. Вскоре он заметил бредущую ему навстречу фигурку девочки. Клава шла по шпалам, спотыкалась и плакала. Когда она увидела Толю, то бросилась к нему, зацепилась за шпалу, но быстро поднялась и, прихрамывая, пошла к нему. Всхлипывая и дрожа, она говорила ему о волках, которые будто бы воют в лесу, о каких-то страшных криках, треске и шорохе. Он поправил на ее голове платок, застегнул телогрейку и сказал:
— Волков сейчас нет, а кричал филин. Не надо было уходить от своих. Мы тебе три часа, наверное, кричали. Неужели не слышала?
Анатолий Рогов ничего не знал о записке и, как все в колонии, считал, что Клава заблудилась: по уговору с капитаном, Нина Рыбакова никому, даже Лиде, не сказала о записке.
Девочки встретили Клаву, как будто она вырвалась из лап неминуемой смерти. Ее окружили, стали помогать раздеваться, предлагали запеканку, за которой уже сбегали в столовую, наливали в кружку фруктовый чай. Клава благодарно принимала заботы о себе, торопливо отвечала на вопросы. Да, в лесу очень страшно, но волков теперь нет, а филин кричит, как будто плачет маленький ребенок, и она больше никогда, никогда… Тут ее прервала Нина и сказала, что хватит болтать, давно уже пора спать ложиться.
— Правильно, — поддержала ее Маша, — все кончилось благополучно, и давайте отдыхайте, девочки, — и пошла к вешалке, держа в руках телогрейку Клавы, весь перед которой был перепачкан песком. «Упала, наверное… — мелькнуло в голове Маши. — Надо почистить». Она вышла в тамбур и стала очищать телогрейку. Случайно взглянув на подкладку, Маша заметила крупные стежки черными нитками, которыми подкладка была небрежно зашита внизу. Шов был небольшой, словно Клана подпорола немного подкладку, а потом снова зашила ее. Внезапно пораженная догадкой, Маша стала внимательно рассматривать шов. Да, конечно, в этом месте подкладку распороли, а потом снова зашили… Это было знакомо Маше: таким способом заключенные прятали запрещенные предметы, так бесконвойные проносили через вахту «лагерную почту». Но уж очень грубо была сделана «заначка» на этой телогрейке! Стежки чуть не в сантиметр, и нитки сразу заметны. Быстрые пальцы Маши пробежали по шву, и если бы даже слой ваты под подкладкой был в три раза толще, то все равно — пальцы бывшей воровки безошибочно определили предмет, спрятанный между ватой и подкладкой.
Первым желанием Маши было броситься в барак, поднять всех и показать часы Риммы Аркадьевны.
Обманула… Обманула всех! Украла часы, спрятала, а потом решила бежать. Белоненко рассказал о записке Марине и Маше, предупредив их, что теперь за Клавой надо незаметно наблюдать: как бы она в горячке не повторила своей попытки. Но тут же Маша как бы увидела перед собой лицо Клавы и ее глаза, полные слез, и услышала этот крик: «Не брала, не брала!» Да и припадок у нее был самый настоящий. Софью Львовну на таких вещах не проведешь, имеет опыт с симулянтами. Нет, тут что-то не так.
Маша села на длинную скамейку, стоявшую в тамбуре, сказав себе: «Дыши спокойно — доктор велел» — и стала дышать спокойнее, в буквальном смысле слова. А когда первый порыв прошел, стала обдумывать, как быть дальше. Конечно, она сейчас же пойдет к капитану, прямо с этой телогрейкой в руках. Но ведь и он никогда не подумает, что часы украла Клава. Это просто невероятно, если украла она! Так притворяться… И главное — зачем ей было кричать про часы в клубе, если она их сама украла? Ну, а если она не крала, то как они очутились в ее телогрейке? Что же, кто-нибудь другой украл и зашил в ее телогрейку? Почему именно в ее?
Маша нагнулась и стала рассматривать шов. Тот, кто его делал, видно, торопился, не подумав даже о том, что эти неровные крупные стежки, сделанные черными нитками, уж очень будут заметны. Значит — прятал на время, может быть до удобного случая взять обратно. Может быть, их нашел кто-нибудь? Но опять непонятно — зачем было прятать в чужую телогрейку? Уж носил бы при себе, а то — в Клавкину! Маша недоуменно пожала плечами. «Пойду к капитану». Она встала и, положив телогрейку на руку, направилась к выходу. Потом подумала, что если она пойдет по зоне с телогрейкой на руке, то случайно может встретить того, кто зашил в нее часы, и тогда уже им не найти вора — он себя не выдаст. А выдать он может только этой телогрейкой. Ведь должен же он взять часы оттуда, пока Клава не обнаружила их.
Маша остановилась. Хотя в бараке было тихо, но она знала, что еще не все легли спать. В такую погоду не очень-то уложишь в постели молодых девчонок! И даже после отбоя некоторые потихоньку выбирались из барака и бродили по дорожкам, стараясь только не попасться на глаза дежурной или коменданту. Несколько человек дежурили по кухне. Нет, на виду телогрейку тащить нечего. Маша оглянулась. Надо найти место, куда спрятать свою телогрейку, а эту накинуть на плечи и тогда уже идти к капитану. Только надо это делать быстро, потому что тот, кто зашил часы, постарается взять их обратно как можно скорее и, конечно, ночью, когда все спят.
Засунув свою телогрейку в угол за пожарную бочку, Маша набросила Клавину на плечи и открыла дверь наружу, едва не столкнувшись с входившими в барак дежурными по кухне.
— Ну, как там Клавка? — спросила Машу Анка Черная и, не дожидаясь ответа, быстро прошла ко второй двери.
— Перепугалась небось? — произнес еще кто-то, и все они гурьбой прошли следом за Анкой.
Через пять минут Маша рассказывала капитану о том, как получилось с телогрейкой.
— Это просто удивительно, что Клава не обнаружила часы, — сказала она. — Неужели она не замечала вот эти стежки? Тут каждому в глаза бросится, а она…
— Не до того ей было, — сказал капитан, рассматривая зашитое место. — Сходи, Маша, позови коменданта и воспитателей и сама возвращайся сюда. Римме Аркадьевне ничего не говори. Мы ей вернем пропажу с актом. Она ведь любит эти бумажки… Ну иди.
«Значит, часы были украдены, и вор находится среди ребят… — думал он, — и для него ничего не значит ни мое обращение к ним, ни волнения и переживания других колонистов». И постепенно мысли Белоненко остановились на двух фамилиях: Воропаева, Волков. Совершить такой проступок могли только эти двое. Для заключения, которое сделал Иван Сидорович, совсем не нужно было обладать какими-то особыми оперативными способностями, подозрения эти и раньше были у него, но он не имел права обвинять только по одному подозрению. Нужны были хоть какие-то, пусть самые незначительные, факты.
Он прощупал телогрейку еще раз. Из кармана посыпались какие-то крошки. Капитан хотел стряхнуть их со стола, и вдруг рука его задержалась. Это были не крошки — это был табак.
Акт был оформлен по всем правилам и подписан всеми присутствующими. Даже Галя Левицкая — противница всякой формалистики — согласилась, что в данном случае необходимо придерживаться этой формы.
— Кто замечал, что Смирнова курит?
Этот вопрос Белоненко удивил всех. Раззе он не знает, что никто никогда не видел Клаву курящей?
