хоть малую толику здравого смысла. И вообще, Лотта — мировая подружка. Вот уж у кого не возникло проблем с тем, чтобы разобраться, что я к тебе чувствую. Все оставшееся время своего визита она требовала, чтобы я немедленно мчался в Лонсестон и разбирался с тобой. — Он засмеялся. — Она очень заботится о моем духовном здоровье. Во имя искусства, конечно. У Лотты-умницы всегда на первом месте весьма меркантильные соображения.
— И ты возглавляешь список ее приоритетов, — заметила Лайза. — И не только из-за своего искусства. Ты тоже слепой, если не понимаешь, что она по уши в тебя влюблена. Вот так, дурачок.
— Она мне словно мать, — последовал ответ, слегка приглушенный, ибо губы Джека в это время исследовали другое колено Лайзы, а руки проделывали под водой еще более интересные вещи. — Эта женщина приковала бы любого художника к работе на целую вечность — у нее натура погонщика рабов.
— Скорее всего, она приковала бы тебя… ну да ладно. — Лайза не закончила фразу — она была рада сменить тему. Лично ее никто не переубедит относительно истинных побуждений Лотты, но, если Джек предпочитает их не замечать, надо быть полной идиоткой, чтобы лишний раз на это указывать.
И Лайза оставила этот разговор.
— Правда, Забияка сегодня замечательно выступил? По-моему, он настоящий чемпион.
— Наполовину, — рассеянно пробормотал Джек. — Для того чтобы стать чемпионом, ему нужна еще одна победа. — Слова звучали опять неразборчиво — он в это время покрывал поцелуями плечо Лайзы.
— По крайней мере, ты не можешь меня обвинять в том, что я плохо себя вела на выставке, — продолжала Лайза, изогнувшись в воде.
То, что он делал, сводило ее с ума.
— Ты его не отвлекала, зато меня — как пить дать, — последовал ответ. — Я теперь понимаю, что оказался единственным пострадавшим от обещанного тебе наказания. Глупо было откладывать все это до окончания проклятых состязаний.
— Ты же сам это предложил, — вздохнула Лайза, не желая признаваться, что страдала от этой вынужденной задержки не меньше Джека. — Я-то считала, что вся эта идея с состязанием — просто предлог, чтобы явиться сюда и устроить мне скандал за то, что я не прослушала твое сообщение. — Теперь она уже могла произнести это вслух.
— Мне не нужны никакие предлоги. Я приехал узнать, как получилось, что я оставил тебе такое великолепное любовное послание на магнитофоне, а ты его полностью проигнорировала. Еще немного — и ты нанесла бы мне непоправимый удар, — прошептал Джек, не прекращая ласк.
Да разве тебя поймешь? — подумала Лайза. Ведь ты приехал после недели молчания. Для этого потребовалась большая сила воли, она бы так не смогла.
На магнитофонной пленке не было и намека на прежний шутливый тон, никаких переговоров между Гансом и Беллой. Это было откровенное признание в том, что он любит ее, что она ему нужна, а в конце Джек заявил о необходимости уладить кое-какие деловые вопросы и что в пятницу он приедет, чтобы забрать ее на выставку собак.
Если бы она дала себе труд послушать — теперь Лайза с трудом представляла, как можно быть такой упрямой, такой неуверенной в своих чувствах! — она бы тут же развернулась и помчалась к нему с такой скоростью, какую смогла бы выжать из своей машины.
— А что касается моего паршивца Забияки, так он уже заслужил самый большой приз, какой может получить охотничья собака, за то, что привел ко мне тебя. И теперь что бы он ни сделал, все равно ты его лучшая добыча.
— Он должен был бы сейчас лежать у камина с косточкой в качестве чемпионского приза, — заметила Лайза. — Нет, серьезно, это нечестно. Песик выиграл состязания, а теперь одиноко сидит в холодной конуре, а мы в это время…
— Находимся там, где я давно уже хотел нас видеть — так давно, что мне даже вспоминать об этом не хочется, — отозвался Харрис и в который раз поцеловал Лайзу. — А теперь перестань думать о собаке. Я знаю — пес замечательный и все такое, но все же он не человек, хотя ему иногда и кажется обратное. Он собака и только собака. Хватит говорить о нем. — Слова прерывались поцелуями, пламенем обжигавшими кожу Лайзы. — А вот я, если ты еще этого не заметила, мужчина. И у этого мужчины в настоящий момент имеются очень конкретные желания.
— И какие же? — поддразнила его Лайза, и Джек что-то проворчал, уткнувшись в ее шею. — Ты, кажется, обещал наказать меня?
— Назови это как хочешь. Существуют самые разнообразные наказания, любимая. Такие, как это. Или такие. Или вот такие…
Лайза задрожала — его пальцы выводили замысловатые рисунки на ее теле, прокладывая дорогу его губам. Она изогнулась от наслаждения, так что вода чуть не перелилась через край.
Не говоря ни слова, Джек скинул одежду и залез к ней в ванну.
Он погрузился в воду по самую шею, и его невероятные янтарные глаза смеялись над ней. Нет, решила Лайза, не над ней, а с ней вместе.
— Подожди до завтра, когда в серых рассветных сумерках будешь стоять на ветру, а ветер всегда дует на площадках для собак, — заявил Харрис. — Тогда тебе то, что происходит теперь, покажется раем.
— Я и сейчас думаю, что это рай, — вздохнула Лайза, и тут у нее перехватило дыхание — Джек притянул ее ближе, приподнял, и его губы нашли ее сосок, а дразнящий язык превратил его в маленькое средоточие наслаждения.
Рука Джека двигалась все выше и выше по внутренней стороне ее бедра, пальцы ласкали кожу, и по мере их приближения к цели желание Лайзы росло.
Это было поразительное ощущение, дразнящее, самая сладкая из всех мук. У Лайзы от блаженства закружилась голова…
— Ты действительно собираешься позволить Лотте увезти обе твои работы в Европу для продажи? — спросила Лайза спустя некоторое время, находясь в объятиях Джека. Все ее тело пело после недавнего наслаждения. Теплая вода ласкала их разгоряченные тела.
— «Лисицу» она точно получит, — ответил он, прижавшись губами к уху Лайзы и превращая даже этот, казалось бы, серьезный разговор в любовную ласку. — Я собирался оставить ее, чтобы она напоминала мне, насколько непостоянной и жестокой может быть женщина, но теперь у меня есть ты…
Лайза плеснула ему в лицо водой, но это остановило его лишь на мгновение, она сама заработала очередной поцелуй.
— Побудь минутку серьезной. Эта скульптура во многом сформировала мое отношение, в особенности к работе по заказу, — произнес Джек. — У меня всегда было такое чувство, что это не мой стиль работы, но, когда мой кузен Дейвид попросил, я не отказал. Мне нужны были деньги. Я позволил себе пойти наперекор собственному мнению… и в конце концов поплатился за это.
— Твой кузен? Ты никогда об этом не говорил.
— Ну, не совсем кузен. Так, седьмая вода на киселе. Скажем, дальний родственник. Денег у него больше, чем мозгов, а мозгов больше, чем вкуса, особенно в том, что касается женщин. Вот он и попросил меня сделать изображение его дражайшей жены, а в результате появилась «Лисица».
— И ей не понравилось настолько, что с тех пор она тебя возненавидела?
— Больше всего ей не понравилась моя манера поведения, у нее были… другие планы, — спокойно отозвался Джек. — Ну и кроме того, она совершенно не в своем уме, чего в то время никто не знал. Но, думаю, и конечный результат ей тоже не понравился. Я-то сначала даже не понял, насколько полно моя работа отразила ее истинную сущность — дикость… и безумие. Иногда мои руки видят лучше глаз. Похоже, Марион тоже все поняла и вылила на меня мужу ведро помоев, отчего тот просто взбесился. В конце концов он отомстил, сделав все, чтобы моя работа тогда не была выставлена, но Марион по-прежнему меня ненавидит. Не могу сказать, чтобы это сильно меня волновало, зато я зарекся брать заказы. — Джек замолчал, но лишь на мгновение. — Это также объясняет, почему я, наученный горьким опытом, был категорически против того, чтобы ты увидела «Сирену» до того, как работа будет закончена, и почему я так волновался из-за твоей реакции. Не знаю, что бы я сделал, если бы вдруг решил, что она тебе не нравится
