— Хотят что-нибудь прикрыть этой легендой?
— Весьма вероятно. Однако главное — у них действительно сейчас очень много товара.
«Много товара» означало, что колумбийский поток, проходивший транзитом через Майами, вырос — крайне неприятная информация, надо связаться, пусть ищут у себя «большую дыру».
Похороны Ванлейна назначили сегодня на час дня, и по тем же причинам служебного такта невежливо было на них не присутствовать.
В управление капитан вернулся, когда стрелки не дошли до двенадцати — оставалось еще время на ланч.
Заведение для этого, всего в пятидесяти шагах, хотя и имело свое название, но в городском обиходе значилось исключительно «Полицейским кафе», поскольку там колготилось все управление. И вечером отдыхал полицейский люд: кто-то просто забегал после смены, а некоторые, наоборот, усаживались надолго, иногда с женами или друзьями, нередко тут отмечались и семейные торжества.
К концу ланча капитан обогнал в еде инспектора, получив тем самым время выкурить сигарету, зажигалку он, как водится, оставил дома — это входило в «программу сдерживания», пришлось прикуривать от зажигалки официанта.
Инспектор, подбиравший подливу кусочком хлеба, иронично поднял глаза:
— Все мучите себя, сэр?
— Не твое дело. Скажи-ка, Джино тут у вас был лет восемь или девять назад — ты что про него знаешь?
— М-м… был такой, — инспектор сделал паузу и дожевал, — редкая сволочь, наркотики все от него шли. Сдох, скотина, кремирован полицией за счет государства.
— Как это кремирован?
— Натурально, патрон. Почему вас заинтересовало?
Утечку информации нельзя допускать даже в разговоре с самыми верными своими людей, капитан пожал плечами:
— Да так, я почему-то думал, он сел.
Инспектор мотнул головой:
— Нет, околел в госпитале у своего родственника. Там какая-то малопонятная история — ребята из наркоотдела уже выехали на его арест, а привезли труп. Я не знаю деталей, патрон, сам тогда был в отпуске.
Скоро пошла прямая дорога.
На кладбище.
Вот на кладбище — прямая, а куда-то еще — повернешь десять раз.
— Слушай, надо какие-нибудь цветы купить.
— Хоть пальму в кадке, там у въезда есть магазин.
В магазине, у главных ворот, действительно оказалась масса цветов. Инспектор, вошедший вслед за начальником, обвел цветочную выставку взглядом и укоризненно произнес двум работавшим барышням:
— Я вижу, вы готовы похоронить весь город.
Ответом стал веселенький смех.
Капитан купил две розы — красно-темные, очень большие, и на длинных твердых стеблях.
Полиции нигде не требуется показывать пропуск, при, куда хочешь, инспектор так и сделал — обогнул прочие машины и подкатил совсем близко к траурному собранию.
Когда они подошли, оказавшись в боковом зрении публики, многие их заметили, но среди повернутых голов, непонятно как, Дункан увидел только ее лицо.
Инспектор что-то произнес и грустно вздохнул.
— Извини?
— На таких мероприятиях священник отводит на речь не меньше пятнадцати минут.
— Мы просто отметимся и уедем.
Он вовсе не планировал сводить присутствие к такому минимуму, решение возникло внезапно от появившегося вдруг внутреннего дискомфорта.
Капитан деликатно преодолел неплотные ряды, бегло отметив «своих» — мэр, судья, прокурор — поздоровался кивком на ходу еще с кем-то, священник уже начал речь… а в пространстве между двумя белыми венками почти по центру образовалась узкая пустота, пригодная для двух роз на их твердых длинных стеблях.
Красно-темные встали, вписавшись между светлыми композициями, словно необходимая, задуманная прежде деталь.
Отшагнув назад, капитан заметил, что несмотря на траурные минуты в некоторых лицах отразилось удовлетворение эстетическим результатом.
Скоро, мелким втираньем обратно в ряды, он оказался за последними спинами, где его ожидал инспектор.
— Весь цвет города, сэр. Постоим или будем двигаться?
— Давай двигаться.
Однако им помешал чей-то шепот:
— Сэ-эр…
Дункан повернул голову и увидел недалеко в заднем ряду Марту. Он подумал, речь идет о размене приветственными кивками, но та двинулась осторожными, маленькими шажочками.
Дункан тоже сделал два шага навстречу.
— Сэр, у нас сегодня в семь часов собираются, — произнесла женщина почти на ухо, — мадам просила вас быть.
Сначала мелькнула мысль — отказаться, но тут же — что неприлично, и третья — можно просто не приехать, не ставя себя в условия объяснений.
Дункан изобразил сжатыми веками знак, который легко было понимать и как «принято к сведению».
Автомобиль, чтобы не помешать, двинулся очень медленным ходом.
На центральной аллее, затемненной сходившимися кронами старых больших деревьев, инспектор прибавил, и скоро впереди в пространстве открытых ворот свет улыбчиво пригласил их к себе — вдруг показалось, он рожден не контрастом, и даже не сегодняшним ясным днем, а чем-то извне: «Пожалуйста, господа, вам сегодня открыто… вам сегодня, пожалуйста…»
Через пару минут они влились в городской поток — подвижный, торопливый — суета втянула в границы привычного мира.
Скользнувшие по другой стороне улицы разноцветные велосипедисты напомнили Дункану о слишком затянувшейся паузе в занятиях спортом, которому он был верен всю жизнь. Развод, новое назначение выбили из колеи, у него уже появились лишние килограммы. Правда, можно похвалить себя тем, что к середине дня сегодня выкурены только две сигареты. Хотя ситуация походит на тупиковую — он почти год бросает курить методом сведения к минимуму, опускался даже до трех сигарет в сутки, но очередные пустяки нервировали и поднимали дозу.
А почему не съездить на эти поминки?
Там на кладбище он сначала увидел ее темные, чуть не доходящие до плеч волосы, закрывающие виски и щеки… с формальной вежливостью, впрочем, уже все в порядке, можно и не поехать… увидел эти волосы, и она тут же повернула голову.
— Сэр…
Опять слова инспектора пролетели мимо.
— Я про Марту. Вы в ней уверены?
— Мы не можем быть уверены ни в одном свидетеле, хотя непохожа она на хитрого человека. Но в принципе, ты прав, пусть поднимут по ней все данные.
Капитану вдруг сделалось весело.
— Слушай, а почему тебе вчера не понравился тот ротвейлер?
