Вплоть до средины XVIII века социальная и экономическая история западной Европы идет торным путем, по которому шла римская держава в течение трех столетий до Христа. Но, в результате отсутствия политического единства западной Европы, благодаря нападкам на монархию, благодаря росту самостоятельности народных масс, а может быть, благодаря тому, что западноевропейское мышление более склонно к механическим идеям и изобретениям - этот процесс пошел в новом направлении. Христианство популяризировало в европейском мире понятие человеческой солидарности, политическая власть не была здесь столь концентрированной, а стремящиеся к обогащению энергичные люди уже не думали о рабстве или же наемном труде, но всю свое внимание обратили к механической энергии и к машине.
Механическая революция была чем-то совершенно новым в истории человечества; она совершенно не заботилась о том, какие социальные, политические, экономические и промышленные последствия вызовет. Но вот уже промышленная революция, подобно многим другим человеческим идеям и деяниям, уже подчинялась и до сих пор еще подчиняется глубочайшим переменам, параллельно переменам в условиях жизни человека, которые были вызваны революцией механической. Принципиальное различие между накоплением богатств, разорением мелких землевладельцев и мелких предпринимателей, между периодом громадных финансовых капиталов в последние века римской республики и очень похожим на него капитализмом XVIII и XIX веков - лежит в совершенно различном характере труда, изменившемся в результате механической революции. Древний мир основывался на работе человеческих рук; в принципе, все зависело от мышц ничего не понимающего, порабощенного человека, которому в помощь придали тягловое животное. Туда, где требовалось поднять какую-нибудь тяжесть, посылали человека; где следовало снести какую-нибудь скалу, посылали человека; вместе с волами землю пахал человек; вместо пароходов у римлян имелись галеры с рядами нечеловечески уставших гребцов. Громадный процент населения ранних цивилизаций занимался исключительно механическим трудом. С появлением машин поначалу ничто не говорило о завершении этой бессмысленной эксплуатации людских сил. Громаднейшие массы народа гнали для копания каналов и укладки железнодорожного полотна. Очень выросло количество шахтеров. Но в еще более значительной мере возросло облегчение труда и производство товаров. На протяжении XIX века все более явственной становилась логика новой ситуации. Теперь уже люди не рассматривались и не требовались только лишь в качестве неразумной энергии. Теперь весь механический человеческий труд был доверен машине, которая выполняла его значительно легче и быстрее. Человек нужен был теперь лишь там, где была нужна сознательная мысль и воля. Теперь уже люди использовались только в качестве людей. Человек-вол, на котором основывались все предшествующие цивилизации, создание, осужденное на вековечное послушание и подчинение, у которого мозг был совершенно излишним придатком, перестал быть необходимым для счастья человечества.
Эта революция охватила не только что выросшие ветви промышленного производства, как, например, металлургия, но и старинные, как сельское хозяйство или горное дело. Машины справлялись с пахотой, севом или сбором урожая гораздо быстрее, чем дюжина самых трудолюбивых работников. Римская цивилизация строилась на дешевых и лишенных достоинства людских существах; современная же цивилизация восстанавливалась на основе дешевой механической силы. В течение сотни лет эта сила сделалась еще более дешевой, зато труд становился все более дорогим. Если поначалу машины не применялись в горной промышленности, то происходило это лишь затем, что люди пока что были гораздо дешевле машин.
И вот теперь в людях происходит перемена, имеющая первостепенное значение. Богачи и повелители древности заботились лишь о том, чтобы иметь как можно больше рабочих рук. В XIX же веке стоящие у власти разумные люди осознали, что простой человек обязан быть чем-то большим, чем неразумная рабочая сила. Его необходимо было воспитать, хотя бы ради цели достижения 'промышленного умения'. Человек должен был понять, что происходит вокруг него. С момента принятия христианства уровень народного просвещения в Европе значительно вырос, точно так же и в Азии, куда добрался ислам, ведь следовало постараться о том, чтобы верующие хоть что-нибудь поняли в своем вероучении, которое должно было привести их к спасению, чтобы они хоть как-то читать свои священные книги. Споры христианских сект, из которых каждая пыталась заполучить как можно большее число сторонников, распахали почву под посев народного образования. Так, например, в Англии, в тридцатых и сороковых годах XIX века, различнейшие секты, желая оказывать влияние на подрастающее поколение, создали ряд конкурирующих организаций для воспитания и образования детей: школы 'народной' церкви, школы 'британских' диссидентов, даже начальные римско-католические школы. Во второй половине XIX века народное просвещение во всем мире западноевропейской цивилизации добилось значительного прогресса. Этого нельзя было сказать про образование высших классов - несомненно, там тоже наблюдался определенный прогресс, но относительно ничтожный - и таким образом пропасть, до сих пор делившая образованных людей от безграмотной людской массы, постепенно уменьшалась. На тылах этого исторического процесса стояла механическая революция, на первый взгляд вроде бы и не связанная с общественными отношениями, но, тем не менее, стремящаяся к повальному искоренению безграмотности.
Народные массы древнего Рима никогда не осознавали происходящей рядом с ними экономической революции: они не замечали происходящих в их жизни перемен с такой ясностью, с какой ее видим теперь мы. Зато в XIX веке народные массы прекрасно осознавали приход промышленной революции, видя в ней определенный процесс, который касался их уже непосредственно - ведь они уже умели читать, могли свободно рассматривать и обсуждать происходящие события, имели возможность получать о них достаточно быстрые и исчерпывающие известия; эти люди, живя в мире, видели такие вещи, которые до них никакое общество не замечало.
Глава пятьдесят девятая
РАЗВИТИЕ СОВРЕМЕННЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ И СОЦИАЛЬНЫХ ИДЕЙ
В древних цивилизациях всяческие общественные и государственные организации, обычаи и политические идеи формировались постепенно, никто ничего не планировал и не предусматривал. Только лишь в великом веке первой молодости человечества, в VI веке до нашей эры, люди начали задумываться над отношениями человека к человеку, над переменами и перестройкой уже устоявшихся верований, законов и методов правления.
Мы уже говорили о великолепных началах этого грандиозного интеллектуального движения в Греции и Александрии, и мы видели, как падение цивилизаций, основанных на рабском труде, тучи религиозной нетерпимости и абсолютистского правления затмили надежды на эту новую зарю. Свет смелых мыслей не разогнал мрака, который покрывал Европу вплоть до XV-XVI веков. Но вихри арабской любопытствующей мысли и монгольских завоеваний привели к постепенному прояснению умственных горизонтов Европы. Но поначалу начала развиваться лишь наука, касающаяся материи. Возродившееся человечество стремилось к материальному могуществу. Исследования же межчеловеческих отношений, психология личности и общественная, теории воспитания и экономические теории не только более тонкие и сложные, но они нераздельно связаны и с чувственной стороной нашей души. Прогресс в этих областях был более медленным, к тому же он встречал гораздо большее сопротивление. Человек может довольно-таки бесстрастно выслушивать лекции о звездах и молекулах, но вот идеи, касающиеся способа нашей жизни, каждый из нас воспринимает гораздо глубже.
И точно так же, как и в Греции, когда смелые фантастические размышления и придумки Платона опередили скрупулезные поиски фактов Аристотеля, так и в Европе нового времени первые политические размышления имели форму 'утопий', напрямую подражавших 'Республике' и 'Правам' Платона. 'Утопия' сэра Томаса Мора является интересным подражанием Платона, но и она оказала немалое влияние на английское законодательство, касающееся бедняков. 'Город Солнца'51 неаполитанца Томмазо Кампанеллы был гораздо более фантастическим, хотя и менее плодотворным.
К концу XVII века уже существует обширная политическая и социальная литература, объем которой постоянно растет. Среди пионеров, занимающихся этими проблемами, мы встречаем Джона Лока, сына английского республиканца, ученого из Оксфорда, который поначалу занимался химией и медициной. Его трактаты о правительстве, терпимости и воспитании свидетельствуют об интеллекте, ясно понимающем возможность общественных перемен. Несколько позднее Лока выступил француз Монтескье (1689 - 1755), который исследовал и тщательнейшим образом анализировал общественные, политические и религиозные объединения и институты. Именно он развеял чары абсолютистской монархии во Франции. Вместе с Локом он стал причиной искоренения некоторых неверных понятий, которые до сих пор стояли на пути разумных
