– Разве тебе не хочется уступить мне, чувствуя себя рабыней?
– Нет! – закричала она, рыдая от ярости. – Отпусти меня!
– Пока ты не уступишь, не отпущу.
У неё вырвался крик отчаяния:
– Я не хочу быть рабыней!
Но когда я прикоснулся к наиболее интимным, потаенным местечкам её тела и она оказалась не в состоянии себя контролировать, я уже знал, что она чувствует себя полностью подвластной моим рукам, беспомощной, настоящей рабыней.
Теперь её руки, её губы сами искали меня, признавая мою власть над ней без стеснения, в естественном порыве стремясь уступить, отдать себя мне, её хозяину. Стало ясно: даже плетью от неё невозможно было добиться подобного повиновения.
Она внезапно вскрикнула, ощутив себя полностью в моей власти. И затем затихла, не осмеливаясь даже пошевелиться.
– Ты проиграла, – прошептал я ей на ухо.
– Я не рабыня! – застонала она. – Не рабыня!
Я почувствовал, как её ноготки впились мне в руку. Поцеловав её, я ощутил на губах вкус крови и внезапно осознал, что она меня укусила. Голова её была запрокинута, веки смежены, а губы приоткрыты.
– Хорошенькая маленькая рабыня, – произнес я.
– Я не рабыня.
– Ну, скоро ею будешь.
– Нет, Тэрл, пожалуйста, не делай меня рабыней!
– Ты чувствуешь, что это возможно?
– Пожалуйста, не нужно!
– Разве мы не поспорили?
Она попробовала улыбнуться.
– Давай забудем о пари. Правда, Тэрл, это было так глупо. Давай забудем?
– Значит, ты признаешь себя моей рабыней?
– Нет! Никогда!
– Тогда, моя хорошая, игра ещё не окончена.
Она отчаянно попыталась освободиться и затем внезапно, словно изумленная происходящим, замерла и посмотрела на меня.
– Главное ещё впереди, – пообещал я.
– Я это чувствую, – призналась она.
Она лежала, не шевелясь, но я чувствовал, как её ногти все сильнее впиваются мне в руку.
– Мне страшно, – пробормотала она.
– В этом нет ничего страшного, – возразил я.
– Я чувствую, как ты все больше подчиняешь меня себе.
– Так и есть.
– Нет, я не хочу!
– Не бойся.
– Ты должен меня отпустить!
– Подожди, уже недолго осталось.
– Пожалуйста, отпусти меня, – взмолилась она.
– Горианцы считают, – напомнил я, – что женщина в ошейнике может быть только женщиной.
Она одарила меня полным ярости взглядом.
– А ты, моя очаровательная Элизабет, носишь ошейник.
Она со слезами отчаяния в глазах порывисто отвернулась.
И тут я почувствовал, как её ногти, впиваясь, едва не разорвали кожу у меня на руке, губы девушки сомкнулись, голова откинулась назад, тело мучительно изогнулось так, что плечи её оторвались от пола, глаза, до этого момента закрытые, широко распахнулись, и в них отразилось тревожное изумление, по телу девушки пробежала конвульсивная волна, её словно захлестнуло заполнившим тело пламенем, отразившимся в её обращенных ко мне глазах, и тут я, следуя требованиям горианского обряда посвящения в рабыню, со всем подобающим традиции презрением коротко бросил:
– Рабыня!
Взгляд её наполнился ужасом.
