все последние сплетни о папашах и мамашах нашей школы, а я ловила каждое ее слово. Я сделала томатный суп и посадила детей смотреть видео, и к половине девятого, когда Михел должен был прийти домой, мы, пьяные в стельку, хохотали за кухонным столом и решили создать клуб гурманов. Ханнеке знала несколько «приличных баб», ее клиенток, которые тоже были бы рады расширить свой круг общения. Она предложила провести у себя первое собрание. У нее много места и она любит готовить. В тот вечер я нырнула в кровать, разгоряченная алкоголем и радостная, как ребенок. Возможно, я встретила первую подругу в этой деревне. И идея с клубом гурманов мне ужасно понравилась.
5
Ханнеке в шерстяном красном платье, с бокалом вина в руке, открыла мне дверь своего дома на Блумендейкье. Она радостно обняла меня и воскликнула, что я выгляжу супер и как здорово, что я пришла.
Я не знала, что надеть на эту первую встречу и выбрала строгую черную юбку и джемпер; с простыми черными лодочками это выглядело лаконично и ненавязчиво, Михел всегда считал меня в этом наряде неотразимой. Поднятые вверх волосы и ожерелье из искусственного жемчуга были неким заигрыванием с пятидесятыми годами, что, как я надеялась, должно было сообщить окружающим, что у меня есть чувство юмора и я совсем не серая мышка. Но теперь, в этом впечатляюще огромном холле, рядом с сексуальной и модно одетой Ханнеке, я вдруг почувствовала себя ничтожной и банальной.
Мы подошли к стеклянной двери, по обеим сторонам которой, как почетный караул, стояли два терракотовых горшка, в которых росли какие-то диковинные растения. В стуке наших каблуков по бетонному полу холла было что-то зловещее, казалось, это еще больше подчеркивало наше неловкое молчание. Мне так понравился минимализм в оформлении дома Ханнеке, что я даже не нашла подходящих слов, чтобы сказать об этом.
За длинным деревянным столом сидели три женщины, их разговор сразу же прекратился, когда мы вошли в кухню-столовую. Я даже не сразу сообразила, в какую сторону смотреть. То ли на гигантский кухонный остров нержавеющей стали, то ли на женщин, которые искоса разглядывали меня с ног до головы, то ли на столовую размером с бальный зал, в которую, казалось, никогда никто и не заходил. Гигантомания — это явно был стиль Ханнеке. Даже бокалы для вина были просто ведра на ножках. Толстые разноцветные свечи стильно освещали кухню и комнату.
Я подошла знакомиться — сначала к Бабетт, высокой, стройной женщине, удивительно загорелой для этого времени года; потом к Анжеле, темноволосой и пухленькой, и, наконец, к Патриции, маленькой и хрупкой. Кудри баклажанового цвета как будто танцевали вокруг ее лица. Ханнеке вновь надела фартук и подошла к плите.
— Вот и чудно, садись, — воскликнула она. Я осторожно придвинулась к Анжеле, которая рассказывала что-то о книге по спиритизму, которую читала. Бабетт первая обратилась ко мне, спросив, как мне нравится жить в этом захолустье.
Я ответила, что дела налаживаются, начинаю привыкать. Она спросила, как давно мы здесь живем.
— Почти два года, — сказала я и почувствовала, что слегка краснею.
— Так давно? А я тебя никогда не видела. А в какую школу ходят твои дети? — Из уст Анжелы эти слова звучали как допрос с пристрастием.
— В Кивите.
— Странно, я никогда тебя там не видела…
После этого в комнате нависла неловкая тишина, я почувствовала, что сказала что-то невпопад. Ханнеке из-за своих кастрюль прокричала, что Патриция живет здесь всего неделю. В том потрясающем белом доме, прямо за школой, рядом с лесом.
— И мне здесь так нравится, — воскликнула Патриция. — Такая тишина… Лес прямо у порога. Можно парковаться, где хочешь. У меня такой классный дом. Во многом благодаря Ханнеке! Правда, девочки, если когда-нибудь будете делать ремонт или переезжать, приглашайте Ханнеке. Она просто супер. За тебя, Хан!
Мне протянули большой бокал белого вина, и мы выпили тост за здоровье нашей хозяйки. Впервые за много лет мне ужасно захотелось сигарету, за которой я могла бы спрятаться, так же как они.
Мы ели хрустящий теплый хлеб, салат из моцареллы, пармскую ветчину и инжир, жаренные на гриле королевские креветки, свежую пасту и жирный, острый сыр. Вино сделало свое дело, и после нескольких бокалов мы уже вовсю болтали о школе, детях, теннисном корте и на другие беспроигрышные темы. Оказалось, что Анжела и Бабетт играют в теннис в одном клубе, и это дало повод для долгого разговора о теннисных турнирах и тренерах. Они разъяснили мне, что я уже полтора года хожу в самый дрянной клуб во всей округе, и мне нужно скорее записаться в теннисное общество «Дюны», где занимаются они, а уроки надо брать только у тренера Денниса, потому что он действительно классный.
— Теннис у Денниса, — захохотала Анжела. — Лучше и не придумаешь!
— Девочки, вам что, делать больше нечего, только в теннис играть и о теннисе трепаться? — крикнула Ханнеке из-за плиты, держа сигарету во рту и пытаясь переложить яблочный торт с противня на блюдо.
— А что тебе в этом не нравится? — спросила Анжела.
— Я терпеть не могу спорт и всякую болтовню про спорт. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Одним движением она поставила на стол восхитительно пахнущий, дымящийся яблочный торт.
Анжела нервно затянулась сигаретой:
— Я хотела спросить, тебе не нравится, что нам «делать больше нечего»? Мне показалось, ты как-то болезненно воспринимаешь это?
Опять повисла неловкая тишина, которую я попыталась заполнить легкомысленной чепухой.
— Да ты что, конечно, нет, все нормально, это ведь каждый сам себе выбирает. Боже мой, какой потрясающий торт, ты сама все сделала? — тараторила я, малодушно пытаясь сменить эту тему, потому что знала из опыта, что ни к чему хорошему такие разговоры не приводят.
Ханнеке пожала плечами и вонзила в торт нож:
— В любом случае, я очень рада, что у меня в жизни есть другие дела.
Анжела состроила постную мину:
— А я считаю, что сидеть дома ради детей — самое благородное занятие на свете.
— Я и не думаю опять возвращаться на работу, — ехидно добавила Бабетт. — После моей последней работы я решила никогда в жизни никуда не наниматься.
— У тебя, наверное, была ужасная работа, — сказала я, слегка сбитая с толку уверенностью, с которой она это сказала.
— Спортивный магазин Эверта, моего мужа. Мы там и познакомились. Просто отвратительно. Не Эверт, конечно, а работа. Быть продавщицей.
Ханнеке поймала мой взгляд и закатила глаза.
— Бывает и приятная работа, — сказала я. — Кроме того, мне нравится быть финансово независимой от мужа, меня это очень вдохновляет. Я считаю, если хочешь равноправия в семье, зарабатывать должны оба.
— Значит женщины, которые не работают, вот мы, например, — Анжела показала на Бабетт и Патрицию, — менее полноценны, чем те, которые работают? Хотя мы делаем столько нужных вещей — смотрим за детьми, занимаемся хозяйством, помогаем школе…
— Не менее полноценны в человеческом плане, но в семейных отношениях… Тот, кто зарабатывает деньги, у того часто и власть.
Бабетт громко рассмеялась.
