Она как бы проснулась от наркотического сна, в котором находилась все время, и стала понимать, какие возможности лежат впереди. Но она была одна, а против нее стояла сила традиций и обычаев, и эту стену она и надеяться не могла сломать. И она растерялась, видя, что прозрение ляжет на них еще большим грузом.
— Куда мы пойдем и что будем делать?
— Это вопрос для нас обоих, — сказал он. Напряжение ушло из его тела. — Слепой не всегда приветствует зрячего, столкнувшись с ним. Они должны и будут бояться друг друга. А страх рождает злобу и недоверие. Пропасть между нами слишком велика.
— И через нее никогда не будет моста? — В ней было ощущение, похожее на то, какое было, когда она видела прощание со звездами. Неужели она будет всегда в плену своей неправильно понятой ответственности?
— Я думаю, будет, когда юрт и раски встретятся и поговорят, выбросив из сердца и разума прошлое.
— Как мы здесь?
Стэнс кивнул.
— Как мы здесь.
— Если я вернусь в свой клан, — медленно произнесла она, — и расскажу, что случилось, я не уверена, что меня выслушают с открытым сознанием. Здесь есть иллюзии. Мы оба имели с ними дело, оба пострадали от них. Те, кто выполнял Паломничество до меня, наверняка тоже встречались с ними и теперь скажут, что я пострадала от более искусной и опасной иллюзии, — она была честна не только по отношению к Стэнсу, но и к себе. — И думаю, что именно так и скажут, по крайней мере те, кто совершал Паломничество и знает природу этого места.
— А если я вернусь к своему народу и предложу объединиться с юртами — меня убьют, — он говорил правду, Элосса в этом не сомневалась.
— Но если я вернусь и не поделюсь тем, что узнала, — продолжала Элосса, — я изменю самой себе, своей лучшей части, потому что стану лгать, боясь правды. Мы не можем лгать и оставаться юртами — это вторая часть бремени, наложенная на нас высшим сознанием.
— А если я вернусь и буду убит за то, что скажу правду, — он слабо улыбнулся, — какая от этого польза моему народу? Итак, похоже, что мы должны стать лжецами помимо своей волн, леди Элосса. А если ты и в самом деле не можешь лгать, то тебе предстоит даже худшее.
— Здесь есть горы, — сказала Элосса, — и я могу жить одна. Я ведь юрт, мы не приучены спать на мягком и есть много. Кто знает будущее? Еще кто-нибудь придет сюда в Паломничество и увидит так же ясно, как я. Пусть таких будет горсточка — из маленького семечка вырастают большие деревья.
— Тебе вовсе не обязательно быть одной. Наше просветление еще слишком юное. Может быть, стоит подумать о путях и средствах, которые покажут нам, что мы можем делать? Это лучше, чем оставаться в постоянном изгнании. Я знаю, что юрты предпочитают жить в стороне от всего. И ты все еще держишься за это, леди Элосса?
Он обратился к ней, как высокородный раски обращается к ровне. Она удивленно посмотрела на него, когда он протянул ей руку. Этим он предлагал ей перечеркнуть все, чему ее учили всю жизнь. Но не это ли учение наложило оковы на нее и на весь ее род? Не лучше ли разрушить их?
— Я не держусь за то, что может направить мой мозг по фальшивому пути, — ответила она и медленно протянула свою руку, борясь с отвращением, потому что ее плоть должна была коснуться чуждой плоти. Но ей предстояло со многим бороться и многое узнать. Наступало новое время.
Глава 9
Ветер выл и стонал вокруг последних остатков Кал-Хат-Тана, поднимал песок и наращивал холмы, которые и так уже почти скрыли от неба мертвый корабль. Хотя Элосса, живя в суровых высотах, хорошо была знакома с дыханием зимы, она вздрогнула, спустившись по трапу вниз. Ее тревожил не только этот холодный ветер, но и холод внутренний. Она пришла сюда по обычаю своего народа, чтобы открыть тайну юртов, и твердо сделала выбор. Узнав о сущности бремени, наложенного смертью на ее род, она сознательно решила не следовать установленному веками правилу — вернуться в свой клан, — а попытаться думать по-новому, найти «золотую» середину, где юрты и раски будут когда-нибудь жить в мире и согласии, а прошлое будет похоронено с Кал-Хат-Таном и кораблем.
— Наступает дурная погода. — Ноздри раски шевельнулись, словно он, как дикие обитатели горных высот, мог почувствовать какое-то изменение ветра, служившее предупреждением. — Нам понадобится укрытие.
Элосса все еще не могла поверить, что она и раски могут беседовать, как люди одной крови и клана. Она держала в тугой узде свой мысленный посыл, понимая, что она бессознательно станет общаться или пытаться общаться без слов, а для раски такое общение было страшным отвратительным вторжением. Ей следует быть осторожной в этой еще непрочной дружбе. Стэнс уверял, что его Дом некогда правил в Кал- Хат-Тане, и он был рожден и воспитан для мести юртам. Но он первый из своего рода вошел в полузасыпанный корабль и узнал правду о том, что произошло в давние времена. Узнав это, он откинул свою давно возникшую ненависть, поскольку был достаточно разумен, чтобы понять, что город оказался разрушен из-за прискорбной ошибки, и что на его народе тоже лежит какая-то часть вины, заключающаяся в том, что он позволил себе отбросить цивилизацию и стать ниже, чем мог быть.
Юрт и раски… Все нутро Элоссы протестовало против какого-либо близкого контакта с ним, и он тоже, наверное, находил в ней много неестественного, а может, и отталкивающего.
Сейчас он не смотрел на нее, а оглядывал развалины города и далекие холмы за долиной, в которой располагался Кал-Хат-Тан. Он был одного роста с Элоссой, его более темная кожа и коротко остриженные волосы казались ей странными. Он носил кожаную с мехом одежду охотника и в качестве оружия — лук. Привыкшая к стандартам юртов, Элосса не могла правильно судить о нем и не могла решить, можно ли назвать его красивым. Но его решительность, силу разума и смелость она приняла как факт.
— Еще не поздно… — медленно начала она, и Стэнс ответил прежде, чем она облекла в слова свою мысль:
— …забыть то, что мы видели и слышали, леди? Идти обратно к тем, кто не хочет прозревать, кто противится всему, чему их могли бы научить? — Он покачал головой. — Для меня такого пути нет. Там, — он махнул рукой в сторону холмов, — мы найдем кров, и это лучшее, что мы сможем сделать. В этих местах зима приходит рано, и бури налетают иной раз без предупреждения.
Стэнс не предложил укрыться в корабле или в подземелье, где он связал Элоссу, и она считала, что он прав. Они оба должны освободиться от прошлого. Только уйдя от него, они смогут по-настоящему встретить будущее.
Они поспешно пошли прочь от развалин и корабля, вход в который закрылся за ними, скрыв тайну до следующего появления какого-нибудь юрта. Может быть, другой паломник тоже поймет истину, что не нужно держаться за прошлое, а надо стремиться в будущее.
Над ними собирались тучи, ветер усилился и подгонял в спину, когда они шли по долине, как бы отгоняя их от развалин и корабля. Стэнс шел настороженно, все время оглядывая пространство впереди, как будто ожидал нападения. Элосса позволила себе немного мысленного поиска. Здесь не было ничего живого. Но она чувствовала, что лучше не привлекать внимание ее спутника к особенностям ее дара, которого так страшился весь его род.
Она легко подстроилась под шаг Стэнса, потому что юрты были скитальцами. Он молчал, и у нее не было причин прерывать это хрупкое молчание. Их сотрудничество было таким новым, таким непроверенным, но устраивать проверку у нее не было желания.
Сумерки опустились на них прежде, чем они дошли до холмов, но холмы были теперь отчетливо видны, они казались такими же суровыми и голыми, как и равнина. Наконец Стэнс остановился и указал влево, где стояло несколько высоких камней, как бы растущих из-под земли.
— Они могут укрыть от ветра, если он не переменит направления, — заговорил он впервые с тех пор,
