— Что? — Стэнс повернул голову и взглянул на Элоссу, но она чувствовала, что он, в сущности, не видит ее. Но потом в его лице мелькнула искра перемены. Глубокая сосредоточенность нарушилась. Он вернулся к жизни — вот единственное объяснение, которое Элосса могла дать этой перемене.
— Что? — он вновь повернулся к лицу на стене, ярко освещенному факелами. — В чем дело?
— Я спросила… это — Атторн? — Она указала на лицо. — Рот у него явно есть.
Стэнс прикрыл рукой глаза.
— Не знаю… Не могу вспомнить.
Элосса глубоко вздохнула. Прошлой ночью раски хотел убить ее, пока она спала. Утром, после того, как она, в свою очередь, была околдована (что же, кроме колдовства, послало ее, спящую, на тропу саргона?), этот же самый раски спас ей жизнь. Он привел ее сюда через темный туннель, будто знал, что здесь находится, и зажег факелы, точно зная, где их найти.
— Ты и в самом деле хорошо знаешь это место, — продолжала Элосса, решив слегка уколоть раски, — иначе ты не нашел бы этого, — она указала на факелы. — Тайный храм вашей древней мести, и ты привел меня в него, чтобы убить.
Она и сама не знала, почему высказала это обвинение, но оно могло быть и правдой.
— Нет. — Он вытянул руки вперед, как бы отталкивая это лицо с разинутым ртом, отгоняя все, что оно могло означать. — Я же сказал тебе: я не знаю! — Его голос дрожал от злости. — Это не мое… Это… что-то другое, и оно делает меня своим слугой. А я… я не хочу служить ему! — сказал он медленно и с паузами. И он верил в то, что говорил, в этом Элосса не сомневалась. Но мог ли он как-то защищаться против принуждения, уже дважды овладевавшего им, — в этом она отнюдь не была уверена.
Раски повернулся к лицу спиной. Его собственное лицо выражало уверенность и решимость.
— Поскольку я не могу управлять тем, что движет мной, нам лучше уйти. Я пойду один, пока не удостоверюсь, что я не просто орудие…
Это было разумно — с небольшими поправками. В прошлую ночь на нее тоже действовало неизвестное, пославшее ее навстречу смерти. Но ведь ее раса имела врожденный мысленный барьер против такого вмешательства. Юрт не мог овладеть сознанием своего товарища, не мог контролировать даже раски, у которых не было такой защиты, он мог только создавать недолговечные иллюзии. Но тут дело не в галлюцинациях, а в мысленной власти на том уровне, который был совершенно чужд Элоссе. Талант юртов всегда считался высшим, и, может быть, поэтому в них росла бессознательная надменность. Возможно даже, подумала она, бремя старого греха вызывало необходимость сохранять правила, где нельзя пользоваться талантом, а где можно. Может, из-за того, что она скинула бремя юрта, она и попала под власть незнакомого фактора, о котором раски знал и в существование которого она должна поверить? Если это ее вина, тогда она, как и раски, приняла на себя новое бремя — или проклятие — и должна научиться либо скинуть, либо нести его.
— Это движет и мной тоже, — сказала она. — Я чуть не попала в зубы саргона, даже не зная, что делаю.
— Это не от юртов, — он покачал головой. — Это что-то от раски… от этого мира. Но я клянусь тебе Кровью и Честью своего Дома, что ничего не знаю, даже легенд, об этом месте, не знаю, что привело меня сюда и зачем. Я не поклоняюсь злу, а это — вещь Зла. Ты наверное чувствуешь, как в воздухе пахнет злом. Я не знаю Атторна, если это Атторн.
Она опять должна была признать, что он говорит правду. Цивилизация раски закончилась травмой от разрушения Кал-Хат-Тана, как она сама видела на экране. Хотя народ выжил, какой-то источник храбрости, гордости и честолюбия иссяк. Многое из того, что они знали в прошлые времена, теперь пропало.
Однако сейчас они стояли в месте Власти. Элосса не могла определить ее силу, как бы водящую пальцем по ее мысленному щиту и осторожно пытающуюся проникнуть внутрь, чтобы уяснить, что представляет собой Элосса. Надо уходить отсюда как можно скорее.
Девушка покачнулась: сквозь мысленный щит и как бы сквозь все ее тело пронесся крик. Где-то неподалеку юрт в смертельной опасности — такую последнюю мольбу бросают лишь в том случае, когда видят перед собой неминуемую смерть. Не раздумывая, она тут же опустила барьер и послала поисковый зов. Пришел другой, значительно менее сильный.
Откуда? Она повернулась к отверстию туннеля. Куда идти? Она послала незнакомцу настоятельную просьбу вести ее. В третий раз прозвучал зов, но не с той стороны, куда она смотрела, а позади. Элосса вновь обернулась к лицу на стене. Его глаза светились злобой. А зов шел из-за лица! Может, в каком-то древнем жертвоприношении здесь пролилась кровь юрта, и остались сильные эмоции, которые мог уловить другой юрт? Нет, первый зов был слишком живым. Не могла же она не чувствовать разницы между напоминанием о мертвом и мольбой, исходящей от живого? Где-то здесь был юрт, и ему грозила опасность. Позади стены со злобно открытым ртом Атторна.
Глава 11
Стэнс схватил ее за руку.
— Что это?
— Юрт, — рассеянно ответила Элосса; она так сосредоточилась на попытке проследить источник зла, что даже не стала освобождаться от нежелательного прикосновения раски. — Где-то здесь юрт в опасности.
Девушка опустилась на колени перед раскрытым ртом в стене, безрассудно посылая мысль-поиск.
Юрт! Но… что-то еще… худшее… раски? Трудно сказать. Она ткнула концом посоха в отверстие рта. Посох не встретил препятствия, рот был как бы вторым входом — но куда? Возможно, к другому пути через страшные пещеры. Надо узнать… Она закрыла глаза, собирая вернувшуюся к ней энергию. Где юрт?
Мысль ее не нашла сознания, но Элосса все еще была уверена, что тот самый первый крик не был ошибкой. Но где же тогда юрт?
Ее сосредоточенность была нарушена каким-то звуком. Она в испуге оглянулась. Стэнс покачивался, его руки вцепились в куртку на груди, а его лицо выражало такую смесь ярости и страха, что Элосса вскочила и выдернула посох из отверстия, готовая защищаться.
Стэнс качался из стороны в сторону, и у Элоссы было странное впечатление, что он сражается с кем- то, кого она не видит, с кем-то, кто, может быть, находится в нем самом. В уголках его искривленного рта показалась пена. Сначала Стэнс издавал хриплые звуки, потом сказал:
— Он убьет меня! Смерть небесным дьяволам! Смерть!
Он упал на колени, его руки со скрюченными пальцами, как бы не поддаваясь его контролю, тянулись к горлу Элоссы.
— Нет, — почти взвизгнул он, страшным усилием воли повернулся и ударил кулаком по верхней губе каменного рта. Раздался треск. На пальцах Стэнса выступила кровь, а лицо на стене осыпалось, как высохшая на солнце глина. Упала не только часть губы, на которую обрушился удар Стэнса, — из этой точки пошли вверх и вниз трещины. То, что казалось массивным камнем, крошками посыпалось на пол. Даже глаза разлетелись со звоном разбитого стекла и упали на пол блестящей пылью. Лица больше не было, лишь темное отверстие, куда не проникал свет факелов, отмечало место, где был рот бога — или дьявола.
С исчезновением этой маски изменилась и комната. Элосса выпрямилась с ощущением, что с плеч упал тяжелый груз, о существовании которого она до сих пор не подозревала. Это ушло зло, исчезло вместе с разрушенным лицом.
Стэнс, все еще стоя на коленях, дрожал всем телом. Но он поднял голову. Причина, исказившая его лицо, исчезла. По лицу раски прошла тень замешательства, а затем пришло самообладание.
— Оно хотело заставить меня убивать, — тихо сказал он. — Оно хотело пить кровь.
Элосса подняла осколок камня. Как странно, что единственный удар Стэнса вызвал такое полное разрушение. Осколок имел крепость камня; она попыталась, но не смогла раздавить его.
Она не понимала, что случилось, но все было явно к лучшему: отвечая на зов юрта, она должна была войти в Рот Атторна, а все ее инстинкты восставали против такого действия.
