место. По дороге он и на лице Флинтвинча заметил торжествующую усмешку, без сомнения относившуюся не к Флоре. Итак, весь его замысел, все надежды и попытки обернулись против него же самого, и это окончательно убедило его, что от матери он ничего не добьется. Оставалось одно: обратиться к старому другу - к Эффери.
Однако даже улучить подходящую минуту для такого обращения оказалось почти неразрешимой задачей. Умники держали миссис Эффери в полном порабощении, и к тому же следили за ней в четыре глаза; а так как она до смерти боялась сделать лишний шаг по дому, то поговорить с нею наедине не было никакой надежды. В довершение же всего миссис Эффери (должно быть, с помощью неопровержимых аргументов своего супруга и повелителя) приобрела уверенность в том, что раскрывать рот для нее при любых обстоятельствах небезопасно, а потому предпочитала держаться в уголке, благодаря своему аллегорическому орудию сохраняя неприступность. В тех случаях, когда Флора или сам бутылочно-зеленый патриарх обращались к ней с какими-нибудь словами, она молча отмахивалась вилкой, точно немая.
После нескольких бесплодных попыток привлечь внимание Эффери, пока она убирала со стола и мыла посуду, у Артура возник хитроумный план, осуществить который он решил с помощью Флоры. В соответствии с этим решением он наклонился к ней и шепнул: 'Скажите, что вам хочется осмотреть дом'.
Бедняжка Флора, всегда волнуемая сладостным ожиданием, что Кленнэм снова безумно влюбится в нее со всем пылом вернувшейся молодости, пришла в полный восторг от этой просьбы, видя в ней первый шаг к интимной беседе, в ходе которой воспоследует изъяснение чувств. Таинственный шепот, которым просьба была высказана, придавал ей дополнительную прелесть, и Флора тотчас взыграла.
- Подумать только, миссис Кленнэм, что эта милая старая комната совсем такая, как была, - сказала она, оглядываясь по сторонам, - разве только еще больше закоптилась с годами, но что ж поделаешь, таков наш общий удел и хочешь не хочешь, а приходится мириться, мирюсь же я, правда, я не закоптилась, а растолстела до невозможности, но это все равно, даже еще хуже, как вспомню то время, когда, бывало, папаша приводил меня сюда, этакую кроху, замерзшую-перезамерзшую, и я сидела на стуле с ногами на перекладине и во все глаза смотрела на Артура, - ах, простите, мистера Кленнэма - а он и сам был такая же кроха только в курточке с воротничком, а мистер Ф. со своими ухаживаниями еще только мелькал смутной тенью на горизонте, вроде знаменитого привидения в каком-то немецком замке, не помню, где именно, но начинается на Б, вот нравственный урок, который напоминает, что все жизненные пути похожи на те дороги на севере Англии, где копают уголь и делают железо и все кругом засыпано пеплом, так что даже на зубах хрустит.
Вздохнув в знак скорби о бренности человеческого существования, Флора сразу заторопилась дальше.
- Разумеется, - продолжала она, - веселым этот дом никогда не был, этого о нем и злейший враг не скажет, да и при чем тут веселье, но впечатление он всегда производил внушительное, я, например, с нежностью вспоминаю один случай, мы еще тогда были наивные дети, и вот Артур - сила привычки - мистер Кленнэм - повел меня вниз, в бывшую кухню, совсем зеленую от сырости, и предложил, что запрет меня там на всю жизнь, и станет кормить тем, что удастся припрятать от обеда, или сухим хлебом, если будет наказан, что в те лучезарные дни случалось довольно часто, не покажется ли бесцеремонным с моей стороны, если я попрошу позволения пройтись по дому, взглянуть на места, с которыми связано столько трогательных воспоминаний?
Миссис Кленнэм не слишком ценила добрые побуждения, вызвавшие визит Флоры, хотя этот визит (во всяком случае до неожиданного появления Артура) был, несомненно, актом бескорыстной доброты; однако же она отвечала, что дом весь открыт для гостьи.
Флора встала и оглянулась на Артура. - С удовольствием, - поспешил он ответить на это безмолвное приглашение, - а Эффери, я думаю, не откажется посветить нам.
Эффери взмолилась было: 'Ой, не надо меня ни о чем просить, Артур!' но мистер Флинтвинч сразу же прикрикнул: 'Это почему же? Эффери, старуха, что ты еще выдумала? Смотри у меня, кляча!' - после какового дружеского увещания она неохотно вышла из угла, отдала свою вилку любезному супругу и в обмен получила от него свечу.
- Ступай вперед, дура! - сказал Иеремия. - Вы сперва наверх или вниз хотите идти, миссис Финчинг? Флора ответила: 'Вниз'.
- Стало быть, спускайся вниз, Эффери, - сказал Иеремия. - Да хорошенько делай свое дело, не то я скачусь по перилам прямо на тебя!
Эффери возглавляла исследовательскую партию, а Иеремия замыкал ее. Он явно не намерен был от них отставать. Оглянувшись и увидев, как он спокойно и деловито спускается с лестницы ступеньки на две или на три позади, Кленнэм шепнул Флоре: 'Неужели мы так и не избавимся от него?' Флора поспешила его успокоить: 'Ничего, Артур, будь это кто-нибудь чужой или просто кто-нибудь помоложе, я бы, конечно, и мысли не допустила, но он другое дело, так что хоть это и не совсем прилично, можете обнять меня, если уж вам так хочется, только не слишком крепко'.
Не найдя в себе духу объяснить, что у него вовсе не то было в мыслях, Артур обвил рукой талию Флоры. 'Ах, бог мой, - сказала она, - какой вы послушный, и как это деликатно и благородно с вашей стороны, но так уж и быть, если вам очень хочется прижать меня чуть-чуть покрепче, я не рассержусь'.
В описанном положении, довольно нелепом и как нельзя менее подходившем к его тревожным мыслям, Кленнэм дошел до подвала, по дороге успев заметить, что вес Флоры странным образом колеблется в зависимости от освещения: где темно, она тяжелее, где светло - легче. Из мрачных и неприглядных кухонных глубин они поднялись в комнату покойного отца Артура, потом прошли в столовую; Эффери со свечой в руке все время шла впереди, точно призрак, который нельзя ни схватить, ни догнать, и сколько раз Артур ни шептал ей: 'Эффери, мне нужно поговорить с вами!' - она не оглядывалась и не отвечала. Когда они были в столовой, Флора вдруг почувствовала сентиментальное желание заглянуть в чулан - драконову пасть, не раз заглатывавшую Артура в дни его детства; должно быть не последнюю роль тут играло соображение, что в темноте чулана вес может удвоиться. Артур, близкий к отчаянию, уже ступил на порог, как вдруг кто-то постучал в наружную дверь.
Миссис Эффери испустила сдавленный крик и накинула передник на голову.
- В чем дело? Захотелось получить порцию? - грозно спросил мистер Флинттшнч. - Не беспокойся, голубушка, получишь, и какую еще! С перцем, с табачком, с присыпкой!
- А пока что не пойдет ли кто-нибудь отворить дверь? - сказал Артур.
- Пока что я пойду отворить дверь, сэр, - сказал старик со злостью, ясно доказывавшей, что в случае возможности выбора он предпочел бы этого не делать. - А вы дожидайтесь меня здесь. Эффери, старуха, попробуй только шевельнуться или вымолвить хоть слово по своей дурости, и ты получишь даже не двойную, а тройную порцию!
Как только Иеремия ушел, Артур выпустил миссис Финчинг из своих объятий - что не так-то легко было сделать, ибо любезная вдовушка, по-прежнему заблуждаясь относительно его намерений, напротив, приготовилась уже к объятиям более жарким.
- Эффери, теперь мы с вами можем поговорить.
- Не троньте меня, Артур! - воскликнула старуха, отшатнувшись. - Не подходите ко мне близко. Он увидит. Иеремия увидит. Не подходите.
- Не увидит, если я задую свечу, - возразил Артур, тут же приводя свои слова в исполнение.
- Он услышит!
- Не услышит, если я войду с вами в чулан, - возразил Артур, приводя и это в исполнение. - Вот, а теперь говорите. Почему вы прячете лицо?
- Потому что боюсь что-то увидеть.
- Но в этой темноте вы ничего увидеть не можете.
- Нет, могу. Скорей даже, чем при свете.
- Почему вы так боитесь, Эффери?
- Потому что в этом доме кругом все тайны да секреты, потому что в нем постоянно шепчутся и сговариваются, потому что он весь полон каких-то шорохов. Не знаю, есть ли другой такой дом, где бы постоянно что-то шелестело и шуршало. Я умру от всего этого, если только Иеремия меня не задушит раньше - что, пожалуй, вернее.
