увидели осажденные рошельцы, в тщетной надежде взывавшие к разгневанным небесам. Дождь — не всегда просто дождь, как и солнце — не всегда просто солнце.
В системе наступления всегда есть свои пристрастия и вероятности, остающиеся разрозненными, проявляющиеся лишь от случая к случаю, когда вяло ползущий прилив ржаных колосьев и виноградных лоз на полях и склонах вокруг Рошели внезапно набухает и взрывается под мощным импульсом неведомой энергии. Все потерянное понапрасну время сжимается в одно невероятно насыщенное мгновение, все пространство стягивается в одну точку, энергия собирается на гребне вздымающейся волны. Все становится очевидным сразу же, без всяких объяснений. Гектор внезапно видит, что он одинок, обманут и беззащитен. Ахилл поднимает копье. Приходит самое страшное.
Мелкие топи расступаются, и разворачивающееся пространство открывает ряды палаток, зигзаги траншей, огневые позиции, подступившие к самым бастионам крепости, тысячи и тысячи крохотных багровых точек, крадущихся к стенам, и пушечный дым — предвестник разрушения. Еще мгновение — и первые ядра пробьют первую стену и обрушатся на улицы города, и первые рошельцы падут под обломками, летящими с раскаленных небес, которые уже обрекли жителей этого города на смерть от клинка или мушкетной пули, пороховой мины или факела, на безнадежную оборону, предательство и гибель. С началом осады исход ее уже был предрешен. Но настоящие победители уже покинули стены города.
В подземном зале стояла тишина. Ламприер заметил, что Ле Мара смотрит через стол на Вокансона. Жак глядел туда, откуда доносился голос председателя, а потом внезапно повернулся, словно услышав сигнал.
— Осада была средством покончить с нами, — сказал он. — Ришелье хотел лишить нас всех привилегий, в частности торговых. Он хотел дать разрешение на торговлю другим, новым компаниям. Король тоже хотел так или иначе прибрать Ла-Рошель к рукам. Может быть, он знал, что мы собирались отречься от него. Было и кое-что еще, но…
— Расскажи ему, — вмешался Кастерлей. — Расскажи ему всё, все остальные причины.
— Причины чего? — Ламприер вглядывался в лица сидящих за столом. Заговорил Вокансон:
— Рошель не была обычным французским городом, это был центр Реформации. В ней были свои законы, свой совет, своя церковь. Рошель была образцом для гугенотов всей Франции. Идеалом, понимаете? Людовик это знал, и Ришелье — тоже. Каждая протестантская конгрегация королевства обращалась к Рошели за руководством. И постепенно вероучительное руководство стало руководством политическим. Это был почти заговор. Мы не замышляли убить короля, но король был монархом иезуитов и католических святош, он стоял на стороне всех наших врагов во Франции и за границей. А мы бы хотели, чтобы наш король был с нами, а не против нас. Вы следите за моей мыслью? Ламприер покачал головой.
— Наши блестящие удачи! — перебил Бофф с упоением. — Наше потрясающее везение! Ах, как это было великолепно…
— Но все это привело врагов под стены нашей крепости, — подхватил Жак более спокойным тоном, — что мы должны были предвидеть. Причинами осады были торговые и государственные дела, а мы основательно запустили руку и в то, и в другое. И в конце концов в первую неделю августа тысяча шестьсот двадцать седьмого года войска короля появились под Ла-Рошелью. Неделей ранее из Англии прибыл флот Бэкингема, высадившийся на острове Ре. Добрый герцог уже бросил свои силы против Туара и остатков гарнизона форта Сен-Мартен. Мы наблюдали, как королевская армия окопалась под стенами Ла-Рошели и восстановила форты к востоку от города…
— Такой поразительный спектакль, месье Ламприер, — Бофф затрясся всей своей тушей. — Люди, лошади, пушки. Декорации тоже были хороши — эти тысячи траншей, эти земляные укрепления — грандиозное зрелище. И мы, в такой впечатляющей роли. Осажденные рыцари, защитники, герои. Вся Европа смотрела на наше мужество.
— И вся Европа наплевала на него, — фыркнул Кастерлей. — Англичанам так и не удалось взять форт Сен-Мартен, а даже если бы удалось, это ничего бы не изменило.
— Рошель осаждали и раньше, — заговорил Вокансон. — Но прежние осады были всего лишь формальностью. Обмен мнениями, переговоры. Спорные вопросы всегда удавалось уладить, и все оставалось по-прежнему. У нас было не так уж много оснований поверить в то, что теперь мы оказались в куда более затруднительном положении и что эта осада совершенно особенная.
— Да, эта осада действительно была не похожа на предыдущие, — сказал Жак. — Вероятно, король подозревал, что наши планы заходят гораздо дальше, чем предполагают даже самые злобные наши враги. Возможно, наша официальная торговая деятельность представляла в их глазах значительно большую ценность, чем в наших, по понятным причинам. Но так или иначе, к сентябрю Рошель была окружена уже двадцатитысячной королевской армией. Мы же продолжали безмятежно наблюдать со стен за происходящим. Наш собственный флот и корабли англичан позволяли нам удерживать контроль над морем к западу от города, и трудностей с доставкой продовольствия не возникало. Естественно, на мысах внешней гавани располагались огневые позиции, но стреляли оттуда не очень метко, устье было достаточно широким, наши корабли — быстрыми. Но затем, к середине октября, мы обнаружили, что они возводят какое-то странное заграждение. Постепенно, день ото дня, мысы внешней гавани, казалось, сближались, тянулись друг к другу через устье.
— Ришелье начал строить мол, — произнес Кастерлей. — Чтобы перекрыть гавань.
— Своего рода заградительный вал, — пояснил Вокансон. — Два барьера из камней и свай. Руководил работами инженер Метезо. Я наблюдал, как это делалось, но не понимал, на что он рассчитывает. Ведь достаточно одного-единственного шторма или даже просто мощного прилива, чтобы смыть разом весь этот барьер. Но потом они с обеих сторон затопили корабли, груженные камнями, а промежутки заполнили валунами. Посередине они оставили брешь, чтобы не получилось запруды. Если бы этот стол был гаванью, то брешь находилась бы как раз в том самом месте, где вы стоите, Джон. Но и тогда мы думали, что эта преграда ни за что не выдержит зимних бурь. Потом они установили новую батарею на Пуэнт-де-Курэй и принялись изводить наши корабли вовсю. Но работы по сооружению мола не слишком продвинулись, и конец того года не принес нам новых страхов.
— К востоку, — сказал Жак, — линии короля были неприступны. Со стороны суши нам было не на что рассчитывать. Но море всегда выручало нас, и теперь оно превратилось в единственный источник жизни. Мы начали понимать, почему армия короля не пошла на штурм крепостных стен, несмотря на то что в городе было всего двадцать пять тысяч человек. Они хотели уморить нас голодом. Мол сооружался именно с этой целью.
— Мы послали прошение, чтобы нам позволили вывести из города наших жен и детей, но король остался глух к этой просьбе, — сказал Кастерлей. — Мы должны были сдаться все, иначе никто не смог бы покинуть город.
— Бэкингем отплыл в Англию в ноябре, — снова заговорил Жак. — Он оставил Сен-Мартен в руках людей короля, но пообещал вернуться.
— И вернулся? — спросил Ламприер.
— В конце того года ему было суждено встретить смерть от руки убийцы, но англичанам была нужна Рошель, потому что она давала возможность английским судам безопасно проходить вдоль западного побережья Франции. Англичане прекрасно понимали, чего хочет Ришелье, и мы знали, что они вернутся. Мы воображали, что, когда это произойдет, мол Ришелье и королевский флот разлетятся в щепки. Но в один из первых дней нового года с юга налетел ужасный шторм. Он бушевал всю ночь, а когда мы наутро взглянули на гавань, то первый раз осознали серьезность нашего положения.
— Почему? Что изменилось?
— Ничего. Совершенно ничего. Было ли это случайностью, удачей, выпавшей на долю кардинала, но мол стоял на прежнем месте. Он остался невредим, хотя мы предполагали, что его обломки уже лежат на глубине пяти саженей. Тогда-то мы и поняли, что город может не выдержать осаду. И тогда мы послали Франсуа в Англию. — На протяжении всего этого монолога Вокансон не сводил глаз с лица Жака. Потом он повернулся к Ламприеру.
— Если мол устоял против шторма, он мог выстоять и против натиска кораблей. Мы должны были точно знать, что собираются предпринять англичане, и действовать в соответствии с их планами. Мы должны были узнать, придется ли нам бежать и когда. Вот зачем мы послали Франсуа.
— Он отправился в путь на ялике в последний день января, под покровом ночи, — продолжил Жак
