недоумением и смехом тыкая пальцами в сторону Рошели. Этот сброд не заметил бы нас, даже если бы мы открыли по ним огонь. Мы тоже смотрели на Рошель, как и они. В рассветном небе над городом поднимался столб густого дыма, тянувшийся из цитадели. Из окон вырывался дым и языки пламени. Мы молча смотрели, как горел наш город. Потом мы увидели, что люди, охваченные пламенем, начали прыгать со стен. Живые факелы падали на землю, но этого нам уже не было видно. Это продолжалось почти целый час. Даже с такого расстояния все можно было отчетливо разглядеть. Это напоминало беззвучный фейерверк. Каждый раз, когда летело новое тело, солдаты вокруг нас радостно кричали. Они готовились войти в город. Было понятно, что осада окончена. Но тут крики внезапно прекратились…
— Это его не касается, — грубо перебил Кастерлей. Бофф встревоженно переводил взгляд с Жака на Кастерлея и обратно. Но Жак не обратил внимания на эту вспышку.
— Крики прекратились, — повторил он, — и мы оглянулись на город. Мы увидели, как из окна, кувыркаясь, вылетел огненный шар, горящая фигура, она была меньше других. Может быть, это был ребенок. А потом мы увидели, как его падение замедлилось и он начал подниматься вверх. Потом он немного снизился и полетел к морю, и морская вода погасила пламя.
— Иллюзия, обман зрения, — проворчал Кастерлей.
— Затем он вновь поднялся и полетел прочь, он казался не больше чайки, потом — не больше мухи, а потом и вовсе исчез.
— Я знаю о нем, — сказал Ламприер. — Это был Дух Рошели, летающий человек.
— Он был меньше человека, — пробормотал Жак, — насколько я видел.
Остальные промолчали и лишь заерзали на своих сиденьях.
— Люди говорили, что его лицо было обожженным, обгоревшим, а крылья большие, как у ангела.
— Черный ангел, — произнес Ламприер. Жак, казалось, взял себя в руки.
— Он тоже выжил, как и мы, — сказал он. — Все остальные горожане погибли, либо спрыгнули вниз, либо сгорели в стенах цитадели.
Казалось, Жак снова дошел до кульминационной точки повествования и остановился.
— Франсуа… ошибся, — с запинкой продолжил он. — Король не собирался отдавать город на разграбление. Правдой было только то, что англичане отказались посылать в Рошель новые корабли. Но город не собирались стереть с лица земли. Ни у короля, ни у кардинала не было такого намерения. Но мы были уверены в обратном, понимаете? Наши собственные жены и дети, сотни, тысячи других людей… Мы были уверены, что они погибнут в любом случае, что им нечего терять. Сначала цитадель, потом весь город. Мы не понимали, почему мы должны погибнуть. Но в том, что все рошельцы уже покойники, мы не сомневались.
Истина начинала проясняться. Ламприер увидел, как Жак опустил глаза и уставился на собственные стиснутые пальцы.
— Вы собрали рошельцев в цитадели, — решительно сказал Ламприер. — Вы заперли двери на засов. Вы спаслись сами, оставив их погибать в пламени пожара. Вы вышли из туннеля у мыса дю Плом, обернулись и увидели, как они выпрыгивают из окон, а над цитаделью поднимается столб дыма.
Жак медленно кивнул. Ламприер продолжал:
— Город не был сдан, но цитадель и люди, закрытые в ней, сгорели. Королевские войска не вошли в Рошель, но пожар в цитадели начался. Почему?
Тут заговорил Ле Мара, и Ламприер в первый раз услышал его голос.
— Мы сожгли их, — сказал он.
— И совершенно напрасно, — добавил Жак. Ламприер взглянул на Джульетту и не прочел на ее лице ничего. Восемь тусклых огней продолжали гореть, отражаясь на поверхности огромного стола. Жак бормотал что-то бессвязное о жертве и необходимости, о том, что их собственные жены и дети погибли в пламени ради высшей цели.
— А Франсуа? — спросил Ламприер.
Когда Жак кивнул в знак подтверждения, Монополь и Антит слегка пошевелились возле спинки кресла председателя, словно отвечая на какое-то движение в кресле. Жак смотрел на Джульетту.
— Мы бежали, — подхватил рассказ Вокансон, — и к концу ноября мы уже осели здесь, в Лондоне, в этом подземелье. Мы осушили эти пещеры и начали снова копить богатства.
Но мысли Ламприера продолжали возвращаться к пожару и последним часам жизни рошельцев. На расстоянии двух миль от города восемь человек стояли и спокойно, быть может даже не переставая радоваться собственному спасению, смотрели, как их сограждане горят заживо в цитадели, а девятый, Франсуа, был далеко, хотя все это случилось из-за его письма.
— Так что же произошло с Франсуа? — спросил Ламприер, прервав Вокансона на середине фразы. Никто не ответил. — Ведь вина лежала на нем? В конце концов, вы были не виноваты. Вас ввели в заблуждение, — Ламприер пытался вызвать их на откровенность, но все молчали. Вокансон взглянул на председателя, и голос из кресла раздался впервые за последний час.
— Расскажите ему о Франсуа, — приказал председатель.
— Мы встретились с Франсуа в Лондоне в конце ноября, — сказал Вокансон.
— Когда он выбирался в ялике из осажденной Рошели, его ранило в ногу пулей из мушкета, и рана все еще не зажила. Мы не виделись с ним больше года, но с первого взгляда было очевидно, что он изменился. Мы рассказали ему все — об осаде, о голоде, о том, как мы получили его сообщение. Франсуа честно ответил нам, что его ввели в заблуждение, но больше с ним никогда такого не случится. Тогда мы рассказали ему о своем побеге и о судьбе, постигшей его жену и детей. — Вокансон умолк.
— Дальше, — прохрипел председатель. Казалось, Вокансон обращался к нему столько же, сколько и к Ламприеру:
— Он обезумел от этой вести. Он стал кричать, что всегда знал, что мы бессердечные торгаши и убийцы. А потом он поклялся, что Ламприеры нам отомстят.
— Вот так это и началось, — пробормотал про себя Ламприер.
— После этой встречи он исчез. Нам было известно лишь то, что он переселился на Джерси и завел новую семью — это была ваша семья, мистер Ламприер. В то время мы столкнулись с большими трудностями. Ведь почти два года Компания оставалась без руководства. Наши дела были в полном беспорядке. С падением Рошели пропала наша главная база, а для того, чтобы вновь получать прибыли, нам были нужны новые корабли, новые экспедиции. Насколько мы знали, наша сокровищница не была открыта и нетронутой сохранилась под Рошелью (мы проплыли на лодке мимо островка, покидая город), но мы не представляли себе, как до нее добраться. Все эти тяжелые проблемы заставили нас совсем забыть о Франсуа. Он исчез. Мы занимались своими делами. Его доля сохранялась в неприкосновенности, и мы не думали о нем и его угрозе. Но в январе тысяча шестьсот двадцать девятого года появился первый памфлет.
— Азиатик, — произнес Ламприер.
— Сперва мы не догадались, кто его автор, но, когда в феврале появился второй памфлет, у нас зародились подозрения. В марте вышел третий, и подозрения превратились в уверенность. Нашим врагом был Франсуа. В памфлетах были намеки на такие события, о которых кроме нас мог знать только он: приобретение Компании, соглашение с вкладчиками, система посредников, способ разделения доходов, и не только это. Вы видели эти памфлеты и знаете, как они построены. Четвертый памфлет включал буквы от «Т» до «
Ламприер вспомнил о высохшем мертвеце, оставшемся лежать во мгле и черной пыли, и попытался представить себе столкновение, произошедшее перед тем, как убили этого человека. Ламприер вообразил себе мстителя Франсуа, подлинного Духа Рошели, крадущегося через подземные коридоры и галереи, чтобы найти своих бывших партнеров, терпеливо поджидавших его. Теперь Франсуа явится вовремя. Все будет теперь вовремя. Они встретятся, и брызнет фонтан крови, и наступит конец этой смертельной вражде… или все было гораздо сложнее? Возможно, они пытались уговорить Франсуа снова стать их партнером.
— Это был совсем не тот человек, которого мы знали прежде, — заговорил Жак, с очевидной осторожностью подбирая слова. — Казалось, он способен только на вражду, понимает только ненависть. Он
