труп, кажется, смотрит на него одного. Но это длится одно мгновение. Где-то у него под ногами, под ногами всей толпы, раздается рокот. Земля трясется. Ламприер в панике оглядывается по сторонам, а звук все нарастает и нарастает, и наконец звук превращается в силу. А потом, где-то у него за спиной, откуда-то из глубины, на улицу вырывается потрясающая всё мощь подземного взрыва.
«Итак, началось», — подумал сэр Джон среди начищенной меди и лакированного дерева своей конторы на Боу-стрит.
— Вооружайтесь, — велел он своим констеблям тоном, в котором чувствовались решительность и спокойствие. — На Флит-стрит к нам присоединятся отряды полиции.
Мальчишка-проводник вертелся где-то поблизости. Констебли нервничали под своими плащами. До сэра Джона доносился запах их пота. Целый день приходили сообщения о том, что люди собираются в восточной части города. Дул горячий ветер, и на улицах было необычно тихо. Сэр Джон думал о своем старом противнике. Фарина. Мальчик зашаркал у него под боком, звякнув цепью.
— Вперед! — скомандовал сэр Джон и услышал, как констебли повернулись и двинулись следом за ним на войну.
Сэр Джон шел во главе отряда, двигаясь к востоку от Боу-стрит. Он пересек Друри-лейн и направился дальше, через Линкольнз-инн-филдз, по Португал-роу и на Кэрситал-стрит; чуть впереди, соединенный с ним цепью, шел мальчишка, а за спиной раздавались торопливые шаги констеблей. На Флит-стрит к ним присоединилась полиция, пристроившаяся в хвосте. Теперь они старались идти незаметно. Отряд миновал Элларден-стрит, достиг северной стены собора Святого Павла и, преодолев Чипсайд, оказался у Корнхилла. Согласно замечаниям поводыря, комментировавшего продвижение, улицы были пустынны. Сэр Джон приободряется.
— За нами идет полиция, — говорит он поводырю. — Их, должно быть, около тысячи человек, верно?
— Тысяча, сэр Джон? Я не очень-то хорошо считаю, сэр. В тысячах я вообще не уверен, сэр.
— Ну, тогда несколько сотен. Несколько сотен надо сложить вместе, понимаешь, мой мальчик?
— О, сотни я знаю, сэр. Я не уверен только в тысячах. Сейчас я взгляну, сэр… — Сэр Джон чувствует, как натянулась цепочка, когда мальчик повернулся. — Да, примерно так, сэр.
— Несколько сотен?
— Около сотни, сэр. Может быть, немножко меньше. Этого хватит, чтобы разделаться с Фариной, правда, сэр?
Но сэр Джон не отвечает.
— Сэр?
— Да! — огрызается сэр Джон, про себя думая: «Нет, тысячу раз нет!» Мальчик умолкает, ошарашенный этой вспышкой. Цепь кажется сэру Джону очень тяжелой, сильный ветер дует ему прямо в лицо.
Мальчик вскоре приходит в себя.
— Вот они, сэр! Прямо перед нами, сэр!
— Стой! — Сэр Джон поднимает руку, и отряд останавливается. — Стройся!
Раздается нервное постукивание каблуков. Слишком мало, думает сэр Джон. Слишком мало.
— Эти мятежники, — сэр Джон заговорщически наклоняется к своему поводырю, — их, я думаю, здесь несколько сотен?
— Сотен, сэр? О да, насчет сотен я уверен, сэр. Но больше похоже на тысячи…
Сэр Джон слышит какие-то перемещение впереди и сзади. Впереди — глухое ворчание толпы, позади — беспокойные перешептывания, словно решимость полицейских начала таять.
— Стоять спокойно! — кричит он через плечо, но понимает при этом, что уже слишком поздно. Поздно было уже несколько месяцев назад. Снова поднимается ветер, и сэр Джон слышит голос Фарины, несущийся к нему вниз по Леднхолл-стрит.
«… И это, это они скрывают от нашего правосудия!»
Сэр Джон думает о том, что было действительно скрыто, и вспоминает подвалы Раджа. Мальчик говорит: «Они что-то поднимают, сэр Джон», — и сэр Джон уже знает, что использовал Фарина, чтобы довести толпу до белого каления. Голос Генри у него в душе молчит, цепочка звякает, и поводырь говорит:
— Они поднимают ее, сэр Джон. Ту женщину, о которой вы все время говорили, убитую.
Сэр Джон уже все знает, перед его внутренним взором предстает голубое платье, посиневшая плоть, которую не защитили от разложения даже самые холодные и глубокие подвалы мертвецкой Раджа, и глаз его врага, Фарины, подглядывающий в щелочку. Ее поднимают перед толпой, как фетиш. Это — то преступление, которое легко поймет толпа.
— Го-товсь! — командует сэр Джон громоподобным голосом и ждет, что у него за спиной сейчас послышатся резкие вдохи, шуршание форменной одежды, щелканье затворов. Но вместо этого раздаются совсем другие звуки.
Откуда-то снизу доносится глухой гул. Булыжники мостовой трясутся, где-то впереди, на улице, грохочет взрыв. Сэр Джон слышит шум воды, а затем все смолкает.
— Целься! — на фоне грохота и взрыва голос его кажется тихим и робким. Сэр Джон выжидает какое-то мгновение, воображая поднятые мушкеты, а затем командует: — Пли!
Тишина.
Сэр Джон начинает оборачиваться, но его останавливает голос поводыря:
— Они идут на нас, сэр Джон.
— Пли! — командует он снова. И снова тишина. Сэр Джон чувствует, как в желудке тугим комком сворачивается ужас. Он натягивает цепь, но та повисает свободно в его руке. Он слышит шаги, тысячи и тысячи шагов, идущих на него. Внезапно он становится просто толстым слепым человечком. Он ушел далеко от дома. Он так одинок. Рядом с ним раздается слабый шум.
— Мальчик?
— Я еще здесь, сэр Джон.
— Хороший мальчик. Ты снял ошейник?
— Да, сэр Джон.
Теперь он слышит их голоса, топот приближающихся ног.
— Мы остались одни, мой мальчик?
— Люди разбежались, сэр Джон. — (Одни.) — Те, другие, они уже совсем близко, сэр Джон. — (Близко. Он проиграл, а Фарина победил.)
— Не бросай меня здесь, — прошептал он. Он подождал. — Мальчик? — Тишина. — Мальчик. Мы должны…
У него из рук берут свободный конец цепи.
— Не волнуйтесь, сэр Джон.
Когда труп подняли перед толпой, ветер разнес запах гниения ярдов на сорок—пятьдесят вниз по улице. Где-то у него за спиной женский голос крикнул: «Бет!» — и толпа отпрянула от женщины, рухнувшей наземь. Он увидел перед собой Фарину с развевающимися на ветру волосами, подставившего лицо ветру и требующего правосудия. Красные мундиры куда-то исчезли, остался один сэр Джон. Земля тряслась и вздрагивала, а потом фурии приступили к возмездию, и земля раскололась.
Ожидание было слишком долгим; за годы, минувшие после осады Рошели, оно превратилось в тяжкое бремя, и слишком долго сдерживавшаяся сила теперь наконец вырвалась на волю.
Вдоль всей Леднхолл-стрит ползет зияющая рана. Толпа распадается на левую и правую сторону, а разлом в земле, казалось, указывает прямо на Фарину, вызывающе взметнувшего руки. Щербатый рот разрывает улицу прямо перед ним, расширяется, желая поглотить его, но Фарина продолжает стоять на месте, гордый, одинокий и обреченный… Но нет. Трещина останавливается в нескольких дюймах от ног своего неукротимого соперника. Фарина внезапно превращается в победителя, вождя, чудотворца, и толпа начинает понемногу продвигаться вперед, снова зажигая факелы, погашенные брызгами воды. Теперь все они следуют за Фариной, даже Ламприер, хотя у него для этого есть свои причины. Сэр Джон незаметно крадется по обочине улицы, мальчик ведет его за собой на цепочке. Толпа подается вперед, и внезапно все срываются с места и бегут навстречу своему вождю, а тот кричит: «К оперному театру!» Яростная волна
