медленно уходит вниз. Бесстрастное лицо Ле Мара. «Меняемся изнутри».
Внезапно земля вздрогнула, и по туннелю раскатилось гулкое эхо взрыва. Всего лишь на миг Ле Мара отвел взгляд от лица Назима. Назим бросился вперед, вонзая нож в грудь убийцы и уже поворачивая лезвие, прорвавшее кожу и плоть, наваливаясь на противника всем своим весом. Однако нож проникает в тело Ле Мара лишь на дюйм, а потом останавливается, соскальзывает, упершись во что-то гладкое и твердое, и срывает огромный лоскут плоти с того, что скрывается под кожей. Назим отскакивает назад, ошеломленно глядя на то, что открылось его взору. Ле Мара наступает на него, словно тот и не прикоснулся к нему. На мгновение Назим холодеет от ужаса. Потом он видит, как позади Ле Мара вздымается облако пыли. За спиной убийцы в туннеле поднимается черная туча, измельченная в порошок порода окутывает и накрывает с головой обоих противников: взрывная волна прокатилась по всем коридорам, щелям и скважинам подземелья. За мгновение до того, как пыль ослепляет его, Назим поворачивается и бросает взгляд на потолок туннеля, где серые стены расступаются, изгибаясь, и сверху что-то свисает. Назим обращается в бегство. Пыль набивается ему в нос и рот. За спиной его звучат глухие шаги Ле Мара, топчущегося на месте: убийца потерял из виду своего противника. Но вот пыль оседает, взрывная волна помчалась дальше, и Назим раскрыт, враг заметил его и почти настиг. Что-то свисает с потолка… Лестница!
Крышка люка открывается, Назим вылезает из шахты и оказывается среди старых театральных декораций и побитых молью париков и костюмов. Повсюду свисают веревочные лестницы, словно снасти на корабле. Откуда-то доносятся приглушенные разговоры, музыка, кто-то поет, слышен девичий голос… Они попали в оперный театр. Назим начинает карабкаться вверх по веревочной лестнице, а Ле Мара — за ним: два бьющихся не на жизнь, а на смерть паука в паутине. Вверх, по канатам, через люк, на крышу. Огромная луна. Дует теплый ветер, внизу, на улице, собрались люди — кипящая страстями толпа; в последние недели и месяцы Назим наблюдал, как сгущается напряженность в городе, и вот наконец это началось. В сотне футов внизу копошатся крохотные насекомые. Крышка люка хлопает у него за спиной. Его противник уже здесь — что ж, прекрасно, прекрасно. Назим поворачивается и глядит на приближающегося к нему Ле Мара. Теперь он знает, как все закончится. Он снова поворачивается спиной к своему врагу и идет вперед, к краю крыши. Над низким парапетом нависает статуя черепахи. По всей крыше разбросаны холмики других черепах. Ле Мара идет следом, шаги его звучат тяжелее, чем должны. Назим не обращает на это внимания. Бахадур понимает, что он задумал. «Да, хорошо, вот так». Лжеламприер озадаченно молчит. Ле Мара движется вслед за Назимом, наудачу прокладывающим путь между каменными тушами черепах. Осторожней, теперь надо быть внимательным. Шаги убийцы убыстряются, Ле Мара переходит на бег. Не поворачивайся, жди, жди, вот так…
Внезапно парапет оказывается прямо перед ним, а шаги все ближе. Назим поворачивается в тот момент, ко1да Ле Мара бросается на него, тут же пригибается, чувствует, как что-то обожгло его лицо, — и вот убийца проносится мимо него, мчась к парапету и статуе, а Назим отскакивает в сторону и становится за спиной Ле Мара, тесня его к парапету.
Черепаха, стоящая на задних лапах, спасает Ле Мара. Стальная рука цепляется за статую, тело повисает в воздухе без опоры. На мгновение вид этого израненного, распростертого в сотне футов над землей тела останавливает Назима, и Ле Мара хватает этой секунды, чтобы взобраться на парапет. Толпа далеко внизу безмолвно наблюдает за этим спектаклем. Что-то горячее стекает по его лицу, и Назим ничего не видит на один глаз. Он заносит нож, и жертва его начинает судорожно извиваться. Назим наносит удар и чувствует, что лезвие проникло в незащищенную плоть. Шея, молится Назим, поворачивая нож, пусть это будет шея. Плоть под его рукой тверда и холодна. Но это не шея, а челюсть. Нож его разыскал челюсть. Рот Ле Мара разинут. Назим видит, как лезвие вонзается в этот рот снизу вверх и рассекает язык. Ле Мара прижимается лицом к лицу противника, рука его скользит вниз. Назим проиграл. Он понимает это еще до того, как кинжал убийцы находит его живот и начинает прокладывать себе путь вверх, к груди Назима. Боль захлестывает обоих черной волной. Зубы Назима скрежещут, ногти вонзаются в ладони, руки стискивают нож и медальон. «Да, теперь, вот так…» Назим засовывает медальон в разинутый рот Ле Мара, стараясь протолкать поглубже в глотку. Откуда-то из груди убийцы исторгается дикий вопль. Назим отступает назад, на один шаг. Убийца начинает трястись, конечности его дергаются во все стороны. Руки и ноги Назима наливаются свинцом. Ему очень холодно. Одна рука Ле Мара продолжает крепко держаться за нелепую статую. Вторая пытается вырвать из челюсти нож Назима. Нож выходит на удивление свободно, и Назим с ужасом видит, как убийца медленно погружает лезвие в свою собственную грудь. Лезвие исчезает под стальной пластиной. Ле Мара ищет внутри какую-то отскочившую деталь. Раздается кошмарный скрежет. Ле Мара тут же перестает трястись. Голова убийцы поворачивается к Назиму. Кажется, будто черепаха слегка покачнулась. Черепаха и Ле Мара наклоняются вперед, на мгновение зависают над бездной, а затем основание статуи раскалывается и оба они летят вниз, к ногам толпы. Назим видит, как Ле Мара взмахивает прямыми, словно палки, руками и ногами и обрушивается вниз. «Теперь ты видишь…» Бахадур? Далеко внизу грудь Ле Мара разбивается о землю, и зияющая рана открывает медные и стальные стержни, металлические сцепки и крохотные клапаны. Теперь Назим видит те перемены, о которых говорил Бахадур, понимает, что они сделали с Бахадуром. «Меняемся изнутри…» Назим стоит на парапете и глядит на освещенные лунным светом крыши домов. Головы стоящих внизу людей для него ничто, наполненное никчемными грезами. Он прижимает руку к груди и чувствует, как холод охватывает все тело. Голова кажется тяжелее, небеса — еще чернее, чем раньше. Назим видит улицу далеко внизу. Черное небо, город с блестящими под луной крышами. Назим перегибается через парапет и чувствует, как тяжесть тела увлекает его вперед, в открытое пространство.
Толпа безмолвна, все зрители завороженно глядят на фигурку, стоящую вверху на парапете. С виду он очень спокоен. Он остался один. Возможно, именно в этот момент Фарина потерял своих последователей. Они так притихли, так взволнованы тем, что происходит с человеком на крыше. Человек медленно сгибается пополам, словно кланяясь зрителям. Он подается вперед. Он падает. Разочарование и печаль охватывают толпу. На мгновение полиция позабыта. Тело индуса с глухим стуком падает рядом с телом его противника на ступени оперного театра. Назим, Ле Мара, черепаха: три соперника в борьбе за внимание публики. Безмолвные лица, занавешенные клубами дыма от горящих факелов, окружают тела, лежащие на ступенях. Ламприер поднимается на ноги, его оттесняют к распластанному трупу Ле Мара. Туловище Ле Мара рассечено спереди от шеи до низа живота. Ламприер наклоняется, чтобы подобрать предмет, привлекший его внимание: маленький медный овал, не входящий в детали искореженного механизма. Почему-то Ламприер не удивлен, обнаружив его здесь. Он открывает медальон. Его взгляд через стекла очков встречается со взглядом других, серо-голубых глаз.
— Мама…
Он говорит это вслух, словно портрет может отозваться. Глаза Назима еще видят. Что побуждает Ламприера в эту секунду повернуться, чтобы встретить взгляд индуса? Между ними смутные невыплаченные долги, связующие их незримыми узами: толпы людей, ворота, распахивающиеся перед влюбленными, пылающие огни, повисшие в бессолнечном пустом пространстве… Но слишком поздно. Слишком много ошибок. «Вот так да…» Глаза глядят на открывающуюся перед ним тайну. Губы его слегка шевелятся.
— Ламприер?..
Ламприер наклоняется над ним, но глаза индуса уже застыли, прикованные к покидаемому пространству, к неясному контуру, едва наметившемуся на фоне клубов пыли, вздымающихся под вздохами ветра, и багровых отблесков пламени факелов. Смутный силуэт склоняется над ним, касается рукой продолговатого лица и немигающих глаз. Дыхание остановилось. Ламприер закрывает мертвые глаза и распрямляется. Медальон захлопнут и опущен в целый карман. Из другого кармана торчит угол словаря…
Тело виконта уплывает во мрак, Ламприер оборачивается, но Джульетта уже исчезла…
Ламприер расталкивает стоящих поблизости людей и возобновляет свои поиски.
Энергия толпы начинает искать новую точку приложения: толпа не создана для пассивного сострадания. Восемь или девять крупных мужчин пробираются вперед через плотно сомкнутые ряды зрителей, пытаясь пробраться к черепахе. Под общий одобрительный ропот они взваливают черепаху на плечи. Потом они поднимаются по ступеням к двери и начинают бить в нее этим самодельным тараном. Гулкие удары словно гальванизируют толпу, и она начинает колыхаться в такт движениям тарана. Двери трясутся, уступая мощному натиску. Да, индус их интересовал некоторое время, но настоящей толпе нужно кое-что повеселее: толпа должна шуметь, кричать, быть многочисленной и всепобеждающей. Когда дверь
